Волчок Ирина. - Слабая женщина, склонная к мелонхолии

– Асенька хорошая, – сипло сказал Тугарин. – Ой, Асенька моя маленькая, ой, как я соскучился, ой, как долго тебя нет, ой, я тебя уже сто лет не видел, ой…

– Чего это вдруг сто лет? – Асе ни с того ни с сего захотелось заплакать, поэтому она сразу заговорила сварливым голосом: – Главное – сто лет!… Ты намекаешь на то, что я такая старая? И вообще – что у тебя с голосом? Все-таки простудился, да? А я предупреждала!

Она помнила, что голос у Тугарина садился, когда он сильно волновался. Сейчас он волновался очень сильно. Она не хотела, чтобы он волновался так заметно. Или хотела? Да при чем тут «хотела – не хотела»… Эти понятия знакомы только трезвым. А зависимые не умеют хотеть или не хотеть. Они просто ждут дозу. Жаждут. До помрачения рассудка. И Ася жаждала этого сиплого голоса до помрачения рассудка. До помрачения своего трезвого ума. Бывшего трезвого.

– Как хочешь, – сипло сказал Тугарин. – Простудился – так простудился… Когда ты придешь?

Потом она не очень помнила, о чем они говорили. Наверное, о чем-то важном, потому что разговор был долгим. Таким долгим, что батарея в мобильнике села. Разговор прервался на полуслове, и Тугарин тут же позвонил на домашний. Гордо похвастался:

– Это я с дежурного телефона звоню, с сестринского поста. Догадайся, что это значит?

– Это значит, что ты используешь служебное положение в личных целях, – догадалась Ася. – Признайся: тебе хоть стыдно?

– Нет, – признался он. – К тому же я использую не служебное положение, а личное обаяние. Тут весь медперсонал от меня просто без ума… И вообще, это значит, что я уже сам до телефона дохожу. И практически не хромаю. А телефон знаешь как далеко? В самом конце коридора…

Он еще что-то говорил, и Ася что-то говорила, и отвечала на его вопросы, и сама что-то спрашивала… И все время думала о том, что все на нем заживает ну просто как на собаке! Наверняка его выпишут уже через несколько дней, и он уедет. Несколько дней осталось, всего несколько дней… А она сегодня даже не пошла к нему. Где ее профессиональная этика?!

…Четыре дня подряд Ася ходила в больницу к Тугарину. А что при этом он обнимал ее уже всеми двумя руками, а его вечно колючие щеки царапали ее лицо – так это ведь от любой зависимости невозможно отвыкнуть сразу. Вот его выпишут, он уедет – и она отвыкнет.

Его выписали в пятницу, а он ей даже не сказал. Обнимал всеми двумя руками, целовал твердыми горячими губами, говорил смешные и хорошие слова, потом проводил до выхода из отделения, – а сам уже считался выписанным! Забыл. Видите ли. Вечером вспомнил, позвонил:

– Асенька хорошая! А меня сегодня на волю отпустили. Я тебе говорил, нет?

– Нет, – помолчав немножко, чтобы переждать внезапное шевеление холодного комка в солнечном сплетении, ровно сказала Ася. – Поздравляю. Следовательно, завтра мне в больницу идти не нужно. Это хорошо. Как раз картошку собралась сажать. Именно завтра. А то уже двадцатое мая… Сколько тянуть можно? И Светка завтра свободная. И вся родня приедет помогать.

– И я тоже приеду, можно? – заискивающе спросил Тугарин. – Я тоже родня. Мне тетя Фаина все рассказала.

– Так ты же уезжаешь? – Ася почувствовала совершенно безосновательную надежду. – Тебя ведь уже выписали, и ты должен уехать. Или не должен?- Должен… – Тугарин вздохнул, посопел и нерешительно сказал: – Я успею. Я сначала к тебе приеду. А потом уже уеду.

– Ну, смотри, – очень спокойно согласилась она. Очень спокойно, очень. Почти равнодушно. – Ты адрес знаешь? Господи, чего это я… Забыла, где ты работаешь. Ладно, тогда до завтра. А то мне сейчас с детьми позаниматься надо.

– До завтра, – с готовностью откликнулся Тугарин. – Мне тоже кое-что сделать надо. Асенька хорошая. Спокойной ночи.

Как ни в чем не бывало! Ася обиделась. Вы подумайте – он сначала приедет, а потом уедет! И никаких признаков хотя бы разочарования! До завтра! Спокойной ночи! Как будто так и надо.

А может быть, так и надо? Все наркоманы думают, что от зависимости надо отвыкать постепенно. Осторожно, понемножку снижая дозу… А то, видите ли, ломает. На самом деле надо бросать это дело сразу. И навсегда. Она бросит. Она потерпит. Не наркотик же, в самом-то деле. Значит, от ее трезвого ума и устойчивой психики должно еще кое-что остаться.

Ночь была тяжелая.

Утром тетя Фаина неодобрительно поразглядывала ее, подозрительно спросила:

– Аська, ты чего это такая? Не спала, что ли?

– Спала, – соврала Ася. – Все в порядке… Так, голова что-то болит. Немножко.