Цзян И - Молчаливый странник в Лондоне

В лондонских парках множество голубей и чаек. Голуби, похоже, привыкли принимать корм из рук и иногда даже садились на плечи их благодетелям. Особенно это нравилось подросткам. Я видел, как сияли их глаза. Чайки приносили такую же радость. Но они вели себя по-другому. Поначалу возбужденно летали над головой, а затем приземлялись все вместе – стаей. Они выглядели довольно свирепыми и пытались схватить корм как можно скорее. Я видел, как девочка лет шести держала обеими руками кусок хлеба над головой, а затем опустила его на землю. Похоже, она боялась даже взглянуть на чаек. Это был прелестный сюжет для моей кисти, и я почти подошел к ней, чтобы спросить, почему она так любит кормить птиц и в то же время боится их. Но ведь я бы потревожил ее в такой ответственный момент. И поэтому продолжал лишь молчаливо наблюдать, пока она не справилась с волнением. Видимо, девочка была застенчивой, а может быть, немного трусила, но без сомнения ей нравилось кормить чаек. Я поймал себя на том, что начинаю философствовать, видеть в этой сцене конфликт между любовью и страхом. А в это мгновение выражение лица девочки говорит гораздо больше, чем мои рассуждения. По мере того как мы становимся старше, такая естественная реакция, к сожалению, постепенно угасает.

Я нахожу разговоры между лондонскими детьми очень забавными. Стоило мне нечаянно услышать такой разговор, мне всегда хотелось подойти поближе, но так, чтобы тебя не заметили. Надеюсь, дети не подумают обо мне плохо, не сочтут мое поведение оскорбительным, вряд ли у них, в отличие от взрослых, есть такие секреты, которые они хотели бы скрыть. Однажды я сидел напротив двух маленьких девочек на втором этаже «даблдэкера» – традиционного лондонского двухэтажного автобуса – и мог слышать почти все, о чем они говорили. Девочки обсуждали кинофильмы, которые видели, говорили о том, где побывали за последнее время, выбирая, на мой взгляд, очень точные обороты речи, чтобы выразить свою мысль. Мне понравилась тональность их разговора – мягкая, непринужденная. Одна из них сказала: «Вот все, что я делала последнее время». Другая заметила: «Я думаю, все у нас сложилось удачно, мы делали все, что хотели, не правда ли?» Если бы я не видел девочек и не определил их возраст (не больше десяти лет), то решил бы, что это разговор двух взрослых людей. В другой раз меня привлекли три мальчика в традиционных цилиндрах, сидевшие напротив меня в вагоне метро. У каждого была маленькая сумка и зонтик, постоянная принадлежность экипировки каждого лондонца, независимо от погоды. На вид им было чуть больше десяти лет. Тот, кто сидел в середине, был в очках. Он начал было читать книгу, но потом заметил: «Не знаю, почему до сих пор не могу решить эту проблему». Тот, кто сидел слева, мельком взглянул на книгу и бросил: «Я тоже ничего не могу поделать. Видимо, это требует более спокойного состояния духа». Третий, сидевший справа, присоединился к разговору с такой тирадой: «Порой и более спокойное состояние духа не может помочь решить абстрактную проблему». Пока они обменивались своими репликами, я почувствовал тревогу: видимо, передо мной три философа, и поскольку я совершенно не понимал, о чем они говорят, ощутил себя в такой компании вульгарным плебеем. Этим юным джентльменам наверняка давали в школе хорошие знания о прошлом, но им, видимо, и в голову не приходит, как далеки мы от того, чему нас учили в дни туманной юности. Счастливцы, они обсуждают «более спокойное состояние духа», пытаются решить «абстрактную проблему». Можем ли мы, повзрослевшие, делать то же самое сейчас? Теперь нас учат тому, как надеть противогаз и что делать, когда объявлено чрезвычайное положение. В моем сознании на долгие годы запечатлено клеймо «война». Я надеюсь и молюсь, чтобы эти славные и смешные лондонские девочки и мальчики так и оставались юными и продолжали «делать то, что хотели», говорить о «спокойном состоянии духа» и «абстрактных проблемах». Я увидел в общении маленьких англичан благовоспитанность и благородство, но больше всего оценил непринужденность и творческий дух. Как знать, может быть, они копировали то, что слышали от своих родителей, тем не менее два-три штриха в их разговорах не могли не восхитить. Сколько искренности было в этом общении!

Будучи чужеземцем в этой стране, да еще с плоским лицом и миндалевидными глазами, я не мог избежать внимания уличных ребятишек, которые то просили у меня сигарету, то спрашивали: «Который час?» Но их намерения были всегда добрыми, и больше всего хотели они от меня услышать два-три слова. Я всегда им улыбался в ответ. Однажды на моем пути (я шел вместе с моим соотечественником) встретилась ватага ребят, которые вдруг запели хор из пьесы «Чу Чин Чоу» [20]Мой знакомый был раздражен, поскольку ему совсем не нравилась эта пьеса, он даже начал терять самообладание. Но я весело смеялся и убеждал его, что ребята просто хотят оказать нам любезность.