Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

- Все заполните зачётки, чтобы мне осталось только подписать! - услышал я голос Наташи, не пришедшей ещё в себя после вчерашнего. Студенты, сопя, принялись заполнять: 'Химия - Летунова - зачтено - 29.12.67', после чего доценту Летуновой, то есть Наташе оставалось только расписаться. Ведомость предусмотрительные студенты тоже принесли с собой. Наверное, лаборант помог, так бы не дали.

За десять минут с группой было покончено. Студенты говорили 'спасибо', и по одному выходили на лестницу. Покончив с группой, Наташа, улыбаясь, вошла в маленькую комнату. Шиньон, как я и предвидел, был на боку. Наташа повалилась на матрас и покрылась нашим общежитейским ('реквизированным', т.е. украденным) одеялом с головой. Мы проспали ещё часика два, после чего отправились на улицу в поисках пива.

В Тольятти, городе в Жигулях, где к историческому заводу, начавшему выпуск знаменитого 'Жигулёвского', ходил городской автобус ? 104, пива днём с огнём не отыщешь! Совдеповский парадокс, который я называю 'шахтинским синдромом'. Побывав как-то зимой в командировке в городе Шахты, где терриконы стоят прямо в городской черте, я замёрз в номере гостиницы. И на мой вопрос - в чём дело? - администратор ответил: 'Угля нет!' А уголь можно приносить прямо с улицы вёдрами!

Но дело не в шахтинском синдроме, а в том, что я уже начинал спиваться и понимал это. Наташа - героиня! Я встретился с ней через четверть века после описываемых событий, и она была жива-здорова, даже продолжала работать доцентом. Правда, уже не в Тольятти. Но, как минимум, пара мужиков живших с ней после меня, померли от пьянства и такой жизни. Помер бы и я, если бы:

Если бы ни прибежал, запыхавшись, утром 31 декабря к нам в 'берлогу' Гена Абросимов, и ни поставил бы меня в известность, что приехала моя жена и ждёт меня у Лены.

- Я сказал, что ты в институте, и что я приведу тебя!

- А я как, что я останусь на Новый Год одна! - захныкала Наташа.

Гена сказал мне: 'Иди домой, а я с ней разберусь!'.

Я 'по-армейски' быстренько оделся и трусцой побежал в общежитие. Лиля еле узнала меня. Кожаного пальто и шапки она не видела вообще, а, кроме того, я уже с неделю не брился и оброс симпатичной чёрной бородкой.

- Это ты? - только и спросила изумлённая Лиля.

- Бороду отпускаю! - ответил я, и, будучи человеком исключительно правдивым, так и поступил.

Начиная с этого дня, я носил бороду в течение тридцати с лишним лет. Потом я сбрил её 'под ноль', как и волосы, хотя всегда носил длинную, до плеч, причёску. Так я почти в пятьдесят лет коренным образом изменил свой имидж. А что меня побудило к этому - расскажу после.

Я привёл Лилю в мою комнату, и она, конечно же, сразу поняла, что комната нежилая. Всё покрыто слоем пыли, но были и другие, понятные только женщинам и разведчикам признаки. Вытряхнув простыню и одеяло, я после недолгих расспросов, положил жену отдыхать, а сам пошёл делать закупки к встрече Нового Года в комнате общежития.

К вечеру в моей комнате уже был поставлен большой стол, составленный из моего столика, двух тумбочек и большого листа текстолита. Его покрыли бумажной скатертью, поставили пять приборов - что-то от Лены с Геной, а что-то купили. Было шампанское, вино из Грузии, коньяк и водка. Даже 'ёлка' - маленькая сосна, вырубленная мной в бору, метров за двести от общежития, тоже была.

Деньги мне платили, по моему понятию, огромные - за что только, непонятно. Портят людей 'халявные', не заработанные ими деньги, вот и меня за пару месяцев без работы, эти деньги чуть не сгубили. Если бы их не было, то я разгружал бы уголь или перетаскивал мясные туши, а не бросился бы в пьянство и разврат.

Но вернёмся к Новому Году: пять приборов - это для меня с Лилей, Гены с Леной и её пятнадцатилетней сестры, приехавшей из Саратова навестить родственников. Но пришлось поставить и шестой прибор - к Лене заявилась 'подшофе' Наташа и попросила не бросать её одну. Чтож, нас демонстративно познакомили Абросимовы - меня назвали Нурбеем Владимировичем, как положено - доцент с кафедры 'Теоретическая механика'. Наташа назвала себя, протянув руку для пожатия.

Сели за стол, налили шампанского, маленький сетевой репродуктор верещал - то из Москвы, то из Куйбышева, то из Тольятти. Наконец, пробили куранты всё-таки из Москвы, мы весело чокнулись и выпили, я стал открывать штопором бутылки с вином. Наташу вдруг 'потянуло' на поэзию:

- Воткнём же штопор в упругость пробки,

Пусть взгляды женщин не будут робки!

- продекламировала она, немножко гнусаво. И вдруг обратилась ко мне: 'Нури', - с просьбой налить там чего-то. Лиля мигом стрельнула в неё глазами, Лена толкнула ее под столом ногой.