Жан-Мишель Генассия - Вальс деревьев и неба

Чуть позже он пришел и начал собирать все книги, которые только мог найти, опустошил полки книжного шкафа и в три приема вынес все из комнаты. Он не оставил ни единого тома, а когда я сказала, что умру от скуки, если не смогу чем-нибудь занять свой разум, он просто закрыл за собой дверь. Час спустя он принес старую Библию, принадлежавшую матери, и положил ее на кровать.

Утром и вечером я имела право прогуляться по саду, чтобы размять ноги; он садился в плетеное кресло и не спускал с меня глаз, а когда я говорила, что мне нужны книги, чтобы занять себя в долгие часы, когда остаюсь одна, он велел не болтать понапрасну и не терять времени, отведенного на прогулку.

Письмо Винсента своей сестре Виллемине, 19 сентября 1889 г.

"Поскольку я иногда пишу точно так же — сдержанно и драматично, как пучок пыльной травы у обочины, — то вполне естественно, как мне кажется, что я бесконечно восхищаюсь Гонкурами, Золя, Флобером, Мопассаном, Гюисмансом. Но тебе спешить некуда, смело продолжай со своими русскими".

То, на что я надеялась, наконец произошло три дня спустя — отцу пришлось вернуться в Париж, чтобы провести свои консультации: я поняла это, когда увидела, как на пороге появился брат, назначенный заместителем тюремщика на время его отсутствия. Несмотря на полученные указания — ему было запрещено обмениваться со мной хоть словом и слушать меня, — он присел на кровать с удрученным лицом и попросил не сообщать отцу, что он посмел говорить со мной, тот грозил ему самым суровым наказанием за нарушение полученных приказов. Но он больше не мог выносить эту чудовищную ситуацию, и то, что лежало на сердце, было слишком тяжелым грузом. У него был такой жалкий и несчастный вид, что я рванулась к нему, обняла и прижала к себе, несмотря на боль в шее.

— Прости, — пробормотал он мне в ухо. — Умоляю, Маргарита, прости меня.

— Но за что, мой бедный Поль? Ты ничего не сделал.

— Все из-за меня. Это я предупредил отца, что ты ушла из дома. Это был глупый поступок. Разве я мог предположить? Если б я знал, ни за что не стал бы его будить. Я так злюсь на себя.

— Ты прав, но ты же не мог догадаться, а мне следовало быть осторожней, и потом, какое это теперь имеет значение? Я должна быть тебе благодарной за то, что ты вмешался, ты спас мне жизнь. Если б тебе не хватило смелости броситься на него, он бы меня убил.

— Когда такое видишь, то не раздумываешь. Я не мог допустить, чтобы он продолжал тебя так бить. Но нет худа без добра, теперь он доверяет мне. Мне поручено следить за тобой во время его отсутствия; со мной тебе будет не так тяжело, я не он, не беспокойся. Надо же, как он тебя отделал.

"Лантерн", 8 апреля 1890 г.

"Не был ли Джек-потрошитель китайцем? ‹ … › Нам телеграфировали из Лондона: на днях в вечернее время одна проститутка по имени Элена Монтана проследовала за китайцем в пользующийся дурной славой дом. Через недолгое время она вышла. Китаец пошел за ней на некотором расстоянии до поворота на маленькую улочку, где ее убил… Согласно отчетам, это преступление в точности подобно предыдущим убийствам в квартале Уайтчепел. На этот раз убийца вновь сумел скрыться в чрезвычайно многолюдном квартале, не оставив ни единого следа, позволяющего изобличить виновного. У жертвы на шее была рана, идущая от одного уха до другого, все тело чудовищно изуродовано, а внутренности извлечены, как и в предыдущих преступлениях Джека-потрошителя.

В последний момент поступило сообщение, что расследование привело полицию в дом, обычно посещаемый китайцами, которые нанимаются рабочими на корабли, прибывающие в Лондон: там обнаружилось около тридцати китайцев самого отвратительного вида и совершенно схожих между собой. Все они были арестованы".

Чтобы все прошло, нужно время, хоть и не очень долгое, но все же нужно, повторяла Луиза дважды в день, ухаживая за мной, и терпение тоже, заодно у тебя будет время подумать; в твоем возрасте все всегда спешат , настойчиво твердила она, смазывая мои кровоподтеки густой коричневой мазью на основе фенола, от которой исходил неприятный запах перепревшего сена — чудодейственное лекарство, которого в ее время не существовало. Она призналась, что специально ездила за ним в Понтуаз, в аптеку папаши Секретана, и тот лично приготовил снадобье по собственному рецепту, заверяя, что от него синяки и ссадины проходят, не успеешь нанести. Она не стала сообщать, какому счастливцу предназначалась его мазь, и он предположил, что мой брат получил хорошую трепку. Луиза промолчала, он принял ее сдержанность за подтверждение и заявил, что не знает, была ли отцовская взбучка необходима, но даже если нет, сынок получил за все разы, когда ее заслужил, но выкрутился. Он долго смеялся над своей остротой и клялся, что все отметины исчезнут с лица еще до будущего обеда, на который мы были приглашены, — третье воскресенье июля. Поль, который слушал, сидя на кровати, возвел глаза к небу и покачал головой, чем очень напомнил отца.