Жан-Мишель Генассия - Вальс деревьев и неба

Вот уж чего мне точно не хватало, так это терпения — мои решения менялись по десять раз на дню: то мне казалось, что бесполезно ждать дольше и единственный выход — броситься на поиски того, кого избрало мое сердце, не думая о том, что произойдет, если мы отправимся на поезде на Юг или уедем, как я задумала, в Америку. Кто догадается там нас искать? А пока они додумаются, я уже буду свободной и совершеннолетней. Может, как раз этой последней капли и не хватает Винсенту, чтобы решиться: опасение, что его будут преследовать жандармы, страх, что его посадят за совращение несовершеннолетней, могут подтолкнуть его попытать счастья там, ведь терять ему будет нечего. У меня остаются драгоценности матери, я могу прибегнуть к помощи Элен, нам будет на что прожить, пока он добьется признания. А потом я говорила себе, что нельзя принуждать судьбу, нельзя угрожать человеку, которого любишь, чтобы добиться его согласия, и, если его вынудить, потом он будет меня упрекать, а я не хотела этой низости между нами. Я боялась вспыльчивости Винсента, боялась, что он накинется на отца и заставит испытать то, что испытала я, одна эта мысль приводила меня в ужас. А через несколько минут я уже страстно желала Винсента, увидеть его, услышать, погладить его лицо, и чтобы он поцеловал меня так, как он умел это делать; я хватала сумку с драгоценностями и решала бежать, едва представится случай. Я ждала, сидя на кровати, потом этот порыв к свободе затухал, и возвращалась тоска, которой нет названия.

В очень скором времени, стоило коту отбыть в Париж, дисциплина у мышей падала. Луиза решила, что слишком хлопотно всякий раз звать брата и ждать, пока тот придет открыть дверь, когда ей нужно зайти, и предложила, чтобы днем он держал дверь закрытой, но не запертой на ключ. На неделе, когда мы оставались втроем, брат привык не запирать меня в комнате и дважды забывал повернуть ключ в замке, когда наступала ночь. Я поняла это, увидев, как утром Луиза беспрепятственно заходит. Мне пришлось призвать его к порядку и даже выбранить, потому что, если бы отец вернулся без предупреждения, брат рисковал получить чудовищный нагоняй и наказание за подобное легкомыслие. Он извинился, сославшись на то, как трудно ему дается навязанная роль тюремщика.

Моя предусмотрительность вполне себя оправдала. Отец неожиданно нагрянул в четверг вечером, отменив консультации в пятницу, и я осознала, что есть и другая, куда более серьезная опасность: Винсент, никем не предупрежденный о сложившейся ситуации и обеспокоенный тем, что я исчезла, мог рискнуть и объявиться, чтобы выяснить, что же со мной произошло. Что случится, если ему откроет отец? Не сцепятся ли они врукопашную? Чтобы избежать таких крайностей, я решилась написать Винсенту. Это письмо потребовало от меня больших усилий, пришлось внимательно подбирать слова, и я дюжину раз переписывала каждую строчку, прежде чем удавалось найти нужную формулировку. Как трудно лавировать между тем, что хочешь сказать, и тем, что следует скрыть, между недомолвкой и тем, что будет понято.

Винсент, любовь моя,

пять дней, как я не сжимала вас в своих объятиях, и это целая вечность. Какое счастье обрести вас снова, пусть только в мыслях. Я не знаю, погрузила ли вас наша разлука в то же отчаяние, что и меня, но дело не в жестокой игре, на которую я могла бы решиться, желая вас подразнить: я неудачно упала на лестнице, ничего серьезного, но я вся ободралась. Мне придется несколько дней провести у себя в комнате, пока лицо не примет приличный вид. Вам не стоит приходить к нам, потому что мне кажется, будто отец что-то заподозрил. Часы тянутся бесконечно, но каждая секунда немного приближает тот момент, когда я снова вас встречу. Я с нетерпением жду минуты, когда вновь увижу вас и ваши восхитительные работы, они запечатлены в глубине моего сердца, я непрестанно вижу их и спрашиваю себя, чего мне больше не хватает — вас или вашей живописи.

Едва я закончила эту записку, которая стоила мне таких трудов, как поняла, что не имею представления о том, как доставить ее Винсенту. Вечером, когда Луиза смазывала меня вонючим снадобьем, она заявила, что наблюдаются улучшения: по ее словам, отметины должны исчезнуть за неделю, максимум за две. Решив подобраться к ней поближе, я спросила, что она думает об этой истории. Лучше б мне оставаться в неведении относительно ее мнения, потому что ничего хорошего она не думала, и не из-за того, что я не ночевала дома, а из-за крупных неприятностей, которые у нее возникли с отцом, убежденным, что она была в курсе моих эскапад. Луиза никогда и представить себе не могла, что у меня так мало мозгов, она словно с луны свалилась, когда все узнала и увидела, как отец решил меня проучить. Чего ты вполне заслуживала , сочла она своим долгом уточнить. Отец едва не уволил ее, пришлось кинуться ему в ноги и умолять не делать этого, клятвенно заверяя, что она понятия не имела о моем беспутстве, а потому никак не могла его предупредить.