Жан-Мишель Генассия - Вальс деревьев и неба

Винсент затянулся трубкой, она погасла. Он скорчил гримасу, я не могла понять, поверил он или нет, смогла ли я убедить его, или он все еще сомневался. Повисло долгое молчание, потом он мне улыбнулся.

— Почему бы и нет, там не может быть хуже, чем здесь. Хотя… не знаю… Надо подумать. Твоя мысль понравилась бы Гогену; вот он уехал бы немедленно, это точно.

— Никаких проблем, вы можете позвать его с нами.

— Ты еще долго будешь обращаться ко мне на "вы"?

"Лантерн", 29 июня 1890 г.

"Школьный учитель был отстранен от должности в Бельгии за то, что вел в трактире разговоры, которые позволили муниципальному совету прийти к выводу… что он не верит в Непорочное зачатие!.."

Он мог рассмеяться мне в лицо, назвать меня сумасшедшей или глупой девчонкой, но он только удивился моему предложению. Он не ожидал, что я способна составить столь дерзкий план. Ему было интересно узнать, как давно я это задумала, какие причины привели меня к такому решению. Он удивился, когда я рассказала о наших отвратительных отношениях с отцом, о том, что меня вынуждают выбрать мужа, которого я не хочу, и о том, как мало надежд мне останется в жизни, если я откажусь, не пожелав, чтобы меня низводили до уровня марионетки или телки. Мы проговорили всю ночь. На самом деле Винсент мало знал об Америке, он никогда не думал о ней как о земле, которая может его принять. Он выбрал Францию, чувствовал себя французом до мозга костей и не испытывал желания снова эмигрировать.

И однако продавец картин, на которого работал его брат, имел филиал в Нью-Йорке и два-три раза заговаривал с братом о такой возможности, хотя и не настаивал. По словам Винсента, в которых он был абсолютно уверен, любой художник с любого континента, если только хоть немного разбирался в живописи, не мог представить другого места, где он хотел бы устроиться, кроме Парижа. Именно здесь следовало выставлять свои картины, здесь сделать себе имя и продавать работы, пусть даже американцам; он полагал, что художник должен быть полным простофилей или дойти до предела и впасть в отчаяние, чтобы пересечь Атлантику и остаться жить в Новом Свете. Он добавил, что уже счет потерял тем американцам и канадцам, которые проделали путь в обратном направлении, настолько их было много в академиях живописи, и все они стремились проникнуться новыми течениями, потому что на родине у них не было ничего интересного для художника, то есть не было других художников, с которыми можно было бы поговорить и поспорить, и сегодня, чтобы встретить американского художника, достаточно зайти в кафе на Монмартре, они там лопочут на смеси английского и французского.

На этот аргумент возразить было нечем, и я уже начала отчаиваться, когда Винсент объяснил, что у него нет намерения переселяться в страну бизонов и краснокожих, зато он подумывает вернуться на Средиземноморье, в самые красивые места, какие только можно вообразить, и хотя местный люд там не очень приветлив, но свет волшебный, что позволит написать чудесные работы, достаточно дать себе волю, цвет приходит сам собой, море невероятно синее, невозможно передать, и небо тоже, а скалы такие изломанные, словно ты в Японии, и это единственное место, где он хотел бы жить, не считая Овера, который так ему нравится со своими соломенными крышами, хватающими за душу. Друзья говорили ему об одном местечке рядом с Марселем, где скала врезается в море с такой яростью, какой еще не удалось передать ни одному художнику, и о деревне, где Сезанн написал картины невероятной красоты; увидев их, он тоже мечтает туда отправиться.

Я не только не возражала против Юга, напротив: все, чего я хотела, — это жить с ним, а в тех местах устроиться легче, чем в Америке, да и добраться туда проще и дешевле. Мы остановились на этой идее. Посмотрим , повторял он. Эта перспектива его не отталкивала, что уже было замечательным прогрессом. Винсент не сказал "да", но он и не сказал "нет", он оставил нам надежду, и, покидая на рассвете постоялый двор Раву, я чувствовала себя легкой, как птичка, которая впервые взлетела к небу.

Серая тень пришла на смену мраку, деревня была пустынна. Совсем скоро крестьяне выйдут на поля. Никогда я не возвращалась так поздно, на будущее мне следовало быть осторожнее, но мы заговорились. Было холодно, и я дрожала. Дом спал, я осторожно поднялась по лестнице, прислушалась, тишина меня успокоила, я отворила дверь своей комнаты и уже готова была растянуться на кровати, когда услышала знакомый звук скрипучей пружины. Я обернулась: фигура, сидевшая в кресле, медленно поднималась.