Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Я очень мечтал о велосипеде. И однажды папа его все-таки купил. «Орленок». Шикарная вещь.

Я им пользовался целых два дня.

А на третий день я отправился на нем в булочную. Подъехал к булочной, слез с велосипеда и сказал вертевшемуся рядом пацану: «Я сейчас. Я быстро. Посмотришь?» — «Посмотрю, — говорит пацан. — Давай. Иди. Только недолго».

Я и пошел. И это было действительно недолго. Но ему хватило.

Мой дядя Вова, мамин брат, работал на этом заводе во время войны. Он был полковник, инженер по танкам. И что-то там даже важное изобрел, за что имел орден.

Он был единственным из всей нашей безрукой родни, кто умел что-то чинить и мастерить.

Иногда он приезжал к нам в гости. К его приезду мама заранее готовила ему «фронт работ»: испорченный будильник, плохо закрывающаяся дверь, протекающий сливной бачок, искрящий выключатель, висящая на одной петле дверца платяного шкафа, шатающаяся ножка письменного стола.

Он был диабетик и сам себе делал уколы в руку. Мне, панически боявшемуся всяких уколов, это казалось признаком запредельного мужества и героизма. Кажется и теперь.

Кажется, лишь по воскресеньям я видел отца. В будние дни он уходил, когда я еще спал, а приходил, когда я уже спал. Ну или засыпал.

В воскресенье утром он выходил из спальни в синей полосатой пижаме и с полотенцем на шее. Сначала он долго умывался и фыркал под кухонным рукомойником. Потом мы все садились завтракать. На завтрак была селедка и поджаренная с двух боков вчера сваренная картошка. Из репродуктора доносились «песни советских композиторов».

Сейчас мы позавтракаем и пойдем кататься на санках.

Смирнов пытался подбить меня на прыжок с маминым зонтиком с крыши сарая. Он говорил: «Я бы и сам прыгнул, но ты легче». Я отказался. Он долго еще называл меня трусом. Я обижался.

Я обожал этот журнал. В отличие от скучного и непонятного, хотя и красочного «Огонька» или тем более серо-голубой без единой картинки «Партийной жизни», «Крокодил» был хотя бы смешной. Хотя я далеко не все понимал. Но все равно.

Там изображались дядя Сэм с козлиной бородой, взяточники и хапуги с мятыми физиономиями, крючконосые врачи-вредители, симпатичные разноцветные парни, представляющие народы, борющиеся за независимость.

Рассматривать все это было ужасно интересно.

Во время Московского фестиваля 1957 года я впервые увидел на улице живых негров. Это было совершенно незабываемое ощущение. До этого они были только героями художественной литературы или кинофильма «Пятнадцатилетний капитан».

Туда мы со Смирновым ездили в дни зимних каникул покупать с рук марки. Там, например, я за 30 копеек «новыми», а по-старому за 3 рубля, купил серию из трех марок государства Лаос со слонами.

А раньше «Детский мир» был не там, хотя и рядом, а именно в начале улицы Кирова, где теперь «Библио-Глобус».

Именно туда мы однажды отправились с мамой купить давно обещанный мне матросский костюм. Но вместо этого мама зачем-то купила мне яркий и ужасно колючий свитер. Я орал всю обратную дорогу. Зачем она это сделала?

Я лично знаком с одной пожилой дамой, которая помнит конку в городе Баку, откуда она родом.

Да и я кое-чего помню. Патефон, например. Керосинку. Фанерный фотоаппарат со стеклянными пластинками в фотоателье рядом с Перловским рынком.