Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Ржавый, без колес, трофейный «Опель» долго стоял посреди двора. Говорили, что он принадлежал одноногому баянисту дяде Коле, но я никогда не видел, чтобы дядя Коля к нему хотя бы подходил.

В какой-то момент этот автомобиль фактически присвоил многодетный научный работник Сергеенко, который устроил в нем что-то вроде кабинета и писал там свою диссертацию, прячась от многочисленных шумных домочадцев.

А за старшего брата, кончившего школу в 1955-м, еще платили.

Но плата была, кажется, вполне символической. А потому и отмену ее никто особенно не заметил.

А еще он застал раздельное обучение мальчиков и девочек. А я — уже нет.

И даже помню имя девочки, с которой меня посадили за парту в первом классе. Ее звали Таня Чвилева. Она была отличница и имела хороший ровный почерк. Не то что я.

Во время спектакля «Овод», куда нас привели целым классом, на меня напал такой приступ беспричинного смеха, что меня с позором вывели из зала.

А Лиликанский театр так до сих пор и не поставил эту великую пьесу. Как же так!

Мимо платформы Тайнинская раз в два дня примерно в шесть часов вечера проходил поезд «Москва — Пекин». Мы часто выходили посмотреть, как мимо нас проходит поезд, везущий людей бесконечно далеко.

Мы с тоской и завистью смотрели на лампочки с абажурами за окнами поезда, мы воображали, как пассажиры пьют чай из подстаканников или валяются с книжкой на верхних полках.

И некуда им торопиться. До Пекина ой как далеко. Какое счастье!

Я там побывал, когда впервые приехал в Севастополь. Там жил мой дядя, мамин брат, морской офицер. Это был 1955 год. Я был второклассник.

Город был еще в руинах, оставленных войной. Я видел землянки, в которых жили люди.

Эта панорама произвела на меня невероятно сильное впечатление. Сравнимое только с посещением чебуречной на Малаховом кургане.

Я сразу же начал играть в Нахимова, в Корнилова, в матроса Кошку.

По ночам мне снились нарисованные пушки и настоящие ядра, нарисованные лошади и пристегнутые к ним настоящие телеги.

В первом классе меня выбрали «санитаром». Была такая должность. Я очень этим гордился.

Мама по такому случаю сшила для меня нарукавную повязку с красным крестиком и — тоже с крестиком — сумочку с лентой через плечо. В сумку были положены бинтик, флакон с йодом и что-то еще — я уж и забыл.

Во всем этом великолепии я пришел в школу. И все тут же стали меня дразнить. Особенно когда учительница Мария Васильевна поручила мне встать у входа в класс и проверить у всех входящих чистоту их рук.

Я, конечно, попытался, но особого успеха не добился. Да и бинтик с йодом кто-то тихонько вытащил из моей сумочки и не отдал. Так завершилась моя обещавшая стать ослепительной карьера.

На второй день повязка и сумочка остались дома и долго еще потом мозолили мне глаза.

Я ждал новогоднего подарка — красивого, квадратного, перевязанного ленточкой. Такого, к которому я привык. Чтобы там набор «Мойдодыр» с маленьким мыльцем, маленькой коробочкой зубного порошка, маленькой расческой. Чтобы там был альбом для раскраски. Чтобы набор цветных карандашей «Спартак». Да мало ли бывает прекрасных и, главное, привычных вещей!

Но в этот раз мама вручила мне маленькую некрасивую бумажку, заполненную не очень понятным текстом. Я ничего не понял.

«Что это?» — спросил я, уже готовый заплакать. «Это годовая подписка на журнал „Мурзилка“», — наставительно сказала мама.