Алина Витухновская - Человек с синдромом дна

Исчерпать и нивелировать смысл (данной, навязанной) жизни — метафизический мой удел. Странное, отчаянно-смачное «удовольствие». Ведь я ставлю Себя над жизнью. И всякий, подобный мне видит жизнь как обреченное унижение. Нечто, что следует преодолеть. В отличии от Я.

Из слезинки ребенка можно приготовить все. От маленькой пули до атомной бомбы.

Самым высшим, цивилизационным, рациональным и идеальным чувством, сверх-мотивацией для обывателя, для всякого «среднего человека» является эгоизм. Недаром против него до сих пор борются социалисты всех мастей.

Отчуждение — это не только высшая форма интеллектуального развития, но и максимальная возможность частного (личного) комфорта — от метафизического и интеллектуального, до психофизиологического.

Всякий жест исходящий из отчаянья — радикален. В этом смысле для радикального субъекта в определенный момент становится безразлично — покончить с собой или (к примеру) — выйти на прогулку. Жизнь и смерть, саморазрушение и самоподдержание — равнозначно непереносимы для радикального субъекта и наполнены одинаковым непереносимым экзистенциальным содержанием. В наше время (да и в принципе) — быть радикальным субъектом чрезвычайно пошло. Быть радикальным субъектом — быть паяцем для самого себя. РавнО как и быть героем.

Возвыситься над трагедией — это начать презирать самое себя.

Только идиот ищет в подлинном подлинное. И подлинный скрывается от своей подлинности.

Традиционалисты претендуют на роль идеологов, но идеологи нынешней российской власти становятся не нужны, поэтому традиционалисты выглядят все глупей. Ни один из них не пришел к власти, хотя и мечтал. При этом, если посмотреть на людей, приходивших к власти в революционных ситуациях, то это были персонажи, как правило не обладавшие специфическими знаниями, но при этом сумевшие и не побоявшиеся взять на себя историческую ответственность.

Литература — это всегда практика бесстыдства. Особенно для перфекциониста вроде меня.

Почему змей не предложил людям кое-что поинтересней? К тому же, оно существует. Ответ прост. Он, как и вся проявленная тюрьматрица, осуществляет диктатуру софт-насилия. Одним из ее компонентов является наличие Недостаточных Вещей. Недостаточно хороших, недостаточно плохих, недостаточно идеальных, недостаточно чудовищных и так далее…

В данном случае речь идет и о недостаточных «удовольствиях».

Все, что может постмодернистское сознание, вернее, чем оно больше всего обеспокоенно, что его больше тревожит — это наличие чего-либо взаправдашнего рядом с собой. Отсюда их бесконечные — «имидж», «поза», «игра» и пр. — приклеиваемые к пугающим их персонажам клише.

То страх глубинный, болотисто-тревожный, что идет из самого нутра их, такого мякотно-инфантильного, что тронь, кажется — и порвется.

Отсюда их нарочито циническое недоверие и отрицание чужой Трагедии, самой возможности Трагедии.

Ибо также в глубине души своей имеют они непроговоренное, но уже-уже вызревающее знание — о том, что наступит момент и отрицаемая эта Трагедия обернется к ним самим гнилым и хищным, безысходном своим оскалом.

В России не любят хороших писателей. Любят писателей «душевных». Поэтому их двух Ерофеевых выбирают Венедикта. Из стимуляторов водку. Из поэзии шансон. Бродского не любят за невитальность. За интеллектуальный стайл. За работу над словом. Вообще за работу. В общем за все то, чего сами не умеют. Когда говорят, что любят, чаще врут. Либо придерживаются принятых норм. Либо воруют-с. Сонм доморощенных подражателей — водочных бабищ, потрепанных жизнью мужичков и старательных школьниц. Всех бы их в литературный «ГУЛАГ», гетто, с глаз долой. Воистину, не плодите лишние сущности.

Между тем, война — то, что приносит облегчение социально закомплексованным (невостребованным) слоям и отдельным личностям. А таких у нас — 90 процентов.

Приходит ли в голову «сочувствующим», что в их сочувствии не только никто не нуждается, но и сам акт сочувствия, особенно публичного — есть элемент общественного садомазохистского спектакля? Да, сочувствие — вид легализованного, морально-дозволенного садизма. Ни что иное.