Пол Остер: Храм Луны

Дядя Вик засмеялся, вроде как для того, чтобы разбавить свою серьезность.

— Дело в том, — подытожил он, — что расстояния-то очень неблизкие, и ехать надо налегке. Все вещи пришлось бы распродать или выбросить на свалку. Но я не хочу расставаться с ними навсегда и решил передать их тебе. Кому же еще вручить мне свои богатства, в конце концов? Кто же еще будет продолжать традиции рода? Начнем с книг. Да-да, ты возьмешь их все. По-моему, сейчас самый подходящий момент, лучше не придумаешь. Я их сосчитал сегодня, и получилось тысяча четыреста девяносто два тома. Весьма символично — в этот год Колумб открыл Америку, а ведь ты собираешься в университет, носящий как раз его имя. Здесь всякие книги: большие и маленькие, толстые и тонкие, — и все они состоят из слов. Если ты прочтешь все эти слова, то станешь весьма образованным юношей… Нет-нет, и слушать не хочу. Попробуй вякни хоть слово против… Как только устроишься в Нью-Йорке, я их тебе переправлю морем. Себе я оставлю один томик Данте, а второй такой же и все остальное должно быть у тебя.

Далее деревянные шахматы. Магнитные я оставлю себе, а деревянные заберешь ты. Теперь вот эта коробка из-под сигар. Здесь автографы бейсболистов — почти всех «Кабз» последних двадцати лет, кое-каких звезд и многочисленных светил поменее из всей Лиги. Мэтт Бэттс, Мемо Луна, Рип Репульски, Патси Кабальеро, Дик Дротт. Неразборчивость подписей этих игроков уже сама по себе делает их бессмертными. Переходим к разным безделушкам, трогательным пустячкам и всякой всячине… Сувенирные пепельницы из Нью-Йорка и Аламо, записи Гайдна и Моцарта — я их сделал, еще когда работал в Кливлендском оркестре, семейный фотоальбом, почетный значок, которым меня наградили за победу в национальном музыкальном конкурсе. Это было давным-давно, в 1924 году, можешь себе представить? И наконец, я хочу, чтобы ты взял мой твидовый костюм (я купил его в центре Чикаго). Там, куда я отправляюсь, он не понадобится, а костюм хороший, из шотландской шерсти. Он и надеван-то всего два раза, а отдай я его Армии спасения, он будет болтаться на каком-нибудь немытом завсегдатае притонов. Куда лучше, если его возьмешь ты. Он придаст тебе некую солидность, а выглядеть люкс — какой же в этом криминал? Завтра мы первым делом пойдем к портному и подгоним костюмчик по тебе.

— Ну вот и все, пожалуй, — вздохнул дядя. — Книги, шахматы, автографы, всякая всячина, костюм. Теперь, передав тебе бразды правления королевством, я спокоен. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что делаю, и рад, что с этим покончено. Ты славный парень, Филеас, и ты всегда будешь со мной, куда бы меня ни занесло. На некоторое время пути наши расходятся, но рано или поздно они снова сольются, поверь. Все, видишь ли, выясняется к развязке, и все между собой связано. Девять кругов ада. Девять планет. Девять подач в бейсболе. Девять муз. Только подумай об этом. Совпадения бесконечны. Однако хватит трепаться на сегодня. Скоро уже утро, и надо поспать. Дай-ка мне руку. Да-да, славная крепкая рука. Теперь потряси. Вот так, прощальное рукопожатие. Рукопожатие, связавшее нас на веки вечные!

Каждую неделю или две дядя Вик присылал мне по открытке. Обычно это были яркие и довольно безвкусные изображения местных достопримечательностей: реклама придорожных мотелей, разнообразные кактусы, сцены родео, щегольские ранчо, легендарные поселения, панорамы пустынь, закаты в Скалистых горах. Иногда все послание умещалось на белом облачке для слов, парящем над изображенным на открытке персонажем. Однажды со мной говорил даже мул: над его головой плыла надпись «Привет из Серебряного ущелья». На обороте были шутливо-замысловатые коротенькие записочки, но я с нетерпением ждал не столько новостей от дяди, сколько самих открыток, которые напоминали мне о том, что он есть. Именно этим они меня и радовали, и чем нелепее и безвкуснее была картинка, тем приятнее мне было. Всякий раз, находя открытку в почтовом ящике, я чувствовал, будто мы с дядей обмениваемся какой-то лишь нам двоим понятной шуткой, а самые удачные из посланий (изображение пустого ресторана в Рено, какой-то толстухи верхом на лошади в Шайенне) я даже приколол на стену у изголовья. Моему соседу по комнате понравилась шутка насчет непосещаемого ресторана, но толстая наездница явно поставила его в тупик. Я объяснил ему, что она безумно похожа на Дору, бывшую дядину жену. На свете всякое случается, сказал я, и вполне вероятно, это она и есть.

Дядя Вик нигде не задерживался надолго, так что я не всегда мог ему отвечать. Однажды в конце октября я накатал ему письмо на девяти страницах о том, как в Нью-Йорке вырубилось электричество и я с двумя приятелями застрял в лифте, но так и не отправил его до января. В это время «Лунные люди» уже начали трехнедельные гастроли в Тахо. Но хотя переписывались мы редко, я все-таки сохранял с дядей некую призрачную связь — я носил его костюм. В то время костюмы были у студентов далеко не в моде, но я чувствовал себя в нем как дома, а поскольку другого дома у меня, по сути, не было, то я носил его изо дня в день круглый год. Когда становилось совсем плохо, особенно приятно было ощущать теплые объятия дядиной одежды, а позже я понял, что, если бы не эти объятия, я бы просто распался на части. Костюм был моей второй кожей, которая защищала меня от ударов судьбы.