Я просидел всю ночь, деморализованный, охваченный ужасом. До разговора с Грегом я был убежден, что Грейс стала жертвой какой-то трагедии: напали хулиганы, сбил лихач, да мало ли что может случиться с женщиной на улицах Нью-Йорка! Теперь ситуация выглядела несколько иначе, но если она не погибла и ее жизни ничто не угрожало, почему она до сих пор не позвонила, не сообщила, где находится? Снова и снова я мысленно прокручивал наш утренний разговор по дороге к метро, пытаясь понять ее непривычно эмоциональные слова насчет доверия, припоминая ее порывистый поцелуй и столь же порывистое бегство. Так ведет себя человек, принявший внезапное, импульсивное решение, но одолеваемый сомнениями, терзаемый неуверенностью. Ее колебания, по всей видимости, были слишком сильны, и она даже не посмела оглянуться — из опасения, что вопрос в моих глазах подорвет ее решимость совершить то, к чему она себя уже подготовила. На это моего ума хватало, а дальше — полный мрак. Для меня Грейс стала загадкой, и поэтому любое предположение мгновенно оборачивалось этакой жестокой мелодрамой, замешанной на моих подсознательных страхах по поводу нашего будущего, которое с каждой минутой превращалось в прошлое.
Она пришла домой в семь утра, когда я уже смирился с тем, что больше никогда ее не увижу. Одетая иначе, чем вчера, она выглядела свежей и эффектной — яркая губная помада, красиво подведенные глаза, чуть подрумяненные щеки. Когда она вошла, я сидел на диване. Это был такой шок, что я потерял дар речи. Грейс улыбнулась — царственно спокойная, абсолютно владеющая собой — и, миновав разделявшие нас несколько шагов, поцеловала меня в губы.
— Я знаю, что устроила тебе сущий ад, — сказала она, — но так получилось. Больше это не повторится, Сид, я тебе обещаю.
Она села рядом и еще раз поцеловала меня. Я понимал, что надо ее обнять, но не мог себя заставить.
— Я хочу знать, где ты была. — В моем голосе было столько гнева и горечи, что я сам удивился. — Хватит отмалчиваться, Грейс. Пора уже объясниться.
— Я не могу.
— Можешь и должна.
— Вчера ты сказал, что ты мне доверяешь. Верь мне, Сид. Это все, о чем я тебя прошу.
— Люди, произносящие эти слова, всегда что-то скрывают. Это закон. Что ты от меня скрываешь, Грейс?
— Ничего. Просто мне надо было побыть одной. Посидеть, подумать.
— Думай, сколько тебе угодно, но разве так трудно позвонить и сказать, где ты?
— Я хотела и не смогла, сама не знаю почему. Такое было состояние, когда на короткое время надо сделать вид, будто мы незнакомы. Подлая мыслишка, я понимаю, но мне это действительно помогло.
— И где же ты провела эту ночь?
— Это совсем не то, о чем ты думаешь. Я была одна. Сняла комнату в отеле «Грамерси-парк».
— Этаж? Номер комнаты?
— Сид, пожалуйста, не надо. Так мы можем далеко зайти.
— Я могу позвонить в отель и убедиться?
— Разумеется, но это будет означать, что ты мне не веришь, а отсюда и до беды недалеко. А никакой беды нет, пойми. У нас все хорошо. Разве сам факт, что я здесь, не подтверждает это?
— Ты думала о ребенке, я так понимаю…
— И о нем тоже.
— Ну и?
— По-прежнему сижу на заборе и не знаю, куда спрыгнуть.
— Вчера я был у Джона. Он считает, что тебе следует сделать аборт. Можно сказать, он на этом настаивал.
Мои слова ее удивили и огорчили.
— Джон? Но ведь он ничего не знал о моей беременности.
— Я ему сказал.
— Ах, Сидни, зачем ты это сделал?
— А что такое? Разве он не близкий друг? Почему он не должен знать?
Она немного помолчала, прежде чем мне ответить.
— Потому что это наш секрет, и мы сами еще ничего не решили. Я даже родителям пока не сказала. Если Джон сообщит моему отцу, все еще больше осложнится.
— Не сообщит. Он слишком обеспокоен твоим состоянием.
— Обеспокоен моим состоянием?
— Да. И не он один. Ты не похожа на себя, Грейс. Это не может не беспокоить тех, кто тебя любит.
Постепенно она становилась менее уклончивой, я же готов был наседать до тех пор, пока не узнаю всю правду о том, что вынудило ее исчезнуть на двадцать четыре часа. Слишком много стояло на кону. Если она не скажет мне правду, не очистится от подозрений, как я смогу верить ей в будущем? Грейс хотела, чтобы я ей доверял, но ее непонятные слезы в такси и все дальнейшее поведение свидетельствовало о некоем кризисе. Она явно жила под прессом, грозившим ее раздавить, но отвергала всякую помощь. Какое-то время я все объяснял ее беременностью, но теперь у меня не было прежней уверенности. Тут было что-то другое, помимо ребенка, и, прежде чем извести себя мыслями о вероломном предательстве и тайных свиданиях, я хотел получить внятные объяснения. Увы, разговор повернул в иное русло, и мои вопросы остались без ответа. Со словами, что ее состояние не может не беспокоить тех, кто ее любит, я привлек Грейс к себе, и тут она заметила отсутствие настольной лампы. Пришлось рассказать ей об ограблении, мы переключились на новый предмет, и тема, которая больше всего меня интересовала, так и повисла в воздухе.
Читать дальше