Шэрон Гаскин - Забытое время

Он бы должен был смутиться — невеста посмеялась над ним в брачную ночь, натуральный анекдот, — но смех ее лишь подтвердил, что Андерсон сделал мудрый выбор. Она смеялась, поскольку понимала, что он за зверь такой, принимала и его самого, и его жажду знаний, и весь этот человеческий мясной мешок причуд и изъянов.

— Доктор Андерсон.

Невролог вышла из-за стола, положила руку Андерсону на плечо. Много лет назад, когда он был ординатором и сообщал дурные вести, ему и в голову не приходило, сколь велика сила касания. Ногти слегка вдавились ему в кожу сквозь хлопковый рукав рубашки. Представив, что она вот-вот уберет руку, он вспотел и отстранился сам — резко дернулся и отметил, как она инстинктивно, испуганно нахмурилась, переваривая отвержение. Снова села за стол, и ее дипломы по бокам замерли стойкими солдатиками в своих латинских мундирах.

— Как вы? У вас есть вопросы?

Андерсон с усилием вернулся мыслью к тому, что врач ему говорила. К той секунде, когда она произнесла это слово — афазия. Слово — точно обворожительная девушка в летнем платьице, что кинжалом целит ему в сердце.

Афазия , от греческого слова «афатос», означающего «немой».

— Прогноз однозначный?

За дверью по коридору, позвякивая жидкостями в стекле, проехала тележка.

— Прогноз однозначный.

Наверняка следует задать и другие вопросы.

— Я не совсем понимаю. У меня не было мозговых травм и инсультов.

— Такая форма афазии встречается реже. Первичная прогрессирующая афазия — прогрессирующая разновидность деменции, воздействует на речевой центр мозга.

Деменция . Вот с этим словом Андерсон расстался бы за милую душу.

— Как… — и он с усилием заставил себя произнести следующее слово: —…Альцгеймер?

Он же вроде бы на медицинском это учил? Это важно, что он уже не помнит?

— ППА — нарушение речи, но в целом да. Они, если можно так выразиться, двоюродные братья.

— Ну и семейка, — засмеялся он.

— Доктор Андерсон? — Взгляд у невролога был такой, будто пациент у нее на глазах слетел с катушек.

— Не переживайте, доктор Ротенберг. Со мной все хорошо. Просто… перевариваю, как говорится. Все-таки жизнь у меня… — Он вздохнул. — Уж какая была. «Какие сны приснятся в смертном сне, Когда мы сбросим этот бренный шум, Вот что сбивает нас» [5] Уильям Шекспир, «Гамлет, принц датский», акт III, сцена 1, пер. М. Лозинского. . — Он улыбнулся, но ее гримаса не изменилась. — Батюшки-светы, женщина, ну что вы всполошились? В Йеле больше не преподают Шекспира?

Он сдернул с себя стетоскоп, протянул ей. Видите, что я теряю? Внутри кипела ярость. У меня и в мыслях не было, что я могу это потерять. Есть ли жизнь после Шекспира? Вот вопрос так вопрос.

Есть ли жизнь после работы?

Но еще не конец .

— Может, вам побеседовать с кем-нибудь… у нас есть соцработник… или, если хотите, психиатр…

— Я сам психиатр.

— Доктор Андерсон. Послушайте меня. — Он отметил, но не смог прочувствовать тревогу в ее глазах. — Многие пациенты с первичной прогрессирующей афазией самостоятельно живут лет шесть или семь. Некоторые дольше. А у вас очень ранняя стадия.

— То есть я смогу самостоятельно есть и… подтираться, и все такое? Еще многие годы?

— Скорее всего.

— Но не смогу говорить. И читать. И каким бы то ни было образом сообщаться с остальным человечеством.

— Заболевание, как я уже сказала, прогрессирующее. В конце концов — да, вербальные и письменные коммуникации станут крайне затруднены. Но симптоматика очень разнообразна. Во многих случаях ухудшение наступает постепенно.

— А потом?

— Могут развиться симптомы, схожие с болезнью Паркинсона, а также ухудшение памяти, суждений, мобильности и так далее. — Она помолчала. — Это зачастую влияет на ожидаемую продолжительность жизни.

— Временны́е рамки? — Только эти два слова он и смог выдавить.

— По общепринятому мнению, от семи до десяти лет с постановки диагноза до смерти. Но согласно некоторым новым исследованиям…

— А лечение?

Она опять помолчала.

— На данном этапе ППА не лечится.

— Ага. Я понял. Ну, слава богу, что это не смертный приговор.

Так вот каково это. Андерсону всегда было любопытно; он-то знал лишь, каково сидеть по ту сторону стола. Уже очень много лет назад ординаторам-психиатрам месяцами поручали сообщать пациентам о самых жестоких диагнозах; говорили, что это «практика», хотя больше смахивало на садизм. Андерсон помнил, как дрожат руки, когда входишь в кабинет, где ждет пациент (руки в карманы — такая у него тогда была мантра: руки в карманы, голос ровный, маска профессионала, которая никого не обманывала); и какое наступало невероятное облегчение, едва все заканчивалось. Под раковиной в туалете психиатрического отделения на такие случаи держали бутылку водки.