Шэрон Гаскин - Забытое время

Его фамилии Джейни не знала. Это она сообразила уже потом. Зачем было узнавать его фамилию? Границы так ясны — едва ли нужно их описывать. Но уже потом она пожалела, что не знает фамилии, — не для свидетельства о рождении, не из желания отыскать его и усложнить ему жизнь, просто ради истории, чтобы со временем рассказать Ноа: «Однажды ночью я познакомилась с мужчиной, и то была прекраснейшая ночь на свете. А звали его…»

Джефф. Джефф Неведомочто.

А может, Джейни так и хотела. Может, так и планировала. Потому что Джеффа Неведомочто из Хьюстона никак не найти, и оттого Ноа привязан к Джейни крепче, безраздельно принадлежит ей.

— Но еще не конец. — Такие слова непрошено выскочили изо рта у Джерома Андерсона, когда невролог объявила, что жизнь его с функциональной точки зрения подошла к финалу.

— Разумеется. Мистер Андерсон, это вовсе не смертный приговор.

Но он-то говорил не о жизни; он говорил о работе. Которая, если уж докапываться до сути, и есть его жизнь.

— Доктор Андерсон, — поправил он невролога. И постарался унять панику, глядя, как невролог по ту сторону стола суетится изящными руками, рассказывая ему о его заболевании.

Год после смерти жены все женщины, что попадались Андерсону, были Не Шейла — и дело с концом. Но сейчас он внезапно подмечал черты, какими обладают только живые женщины: как глаза невролога сочувственно увлажнились, как на вдохе и выдохе вверх-вниз ходят мягкие изгибы, еле различимые под белым халатом. Он видел, как ее черные волосы блестят от солнечного света, вдыхал антибактериальное мыло, перемешанное с чем-то легким, знакомым — цитрусовым запахом духов.

Внутри что-то зашевелилось, будто он пробуждался от долгой дремы. Сейчас? Серьезно? Что ж, никто не утверждал, будто разум устроен просто, да и тело тоже. А в сговоре они вполне способны на безобразия. Плодородная почва для исследовательской работы. Переживают ли сексуальное возбуждение пациенты перед лицом смерти или существенного ухудшения самочувствия? Надо отправить Кларку письмецо; Кларк проводит занятные исследования в области взаимодействия тела и разума. Назвать можно «Вопрос Эроса / Танатоса».

— Доктор Андерсон?

В кабинете раздавалось тиканье часов на столе, а еще дыхание, Андерсона и невролога.

— Доктор Андерсон. Вы понимаете, что я вам говорю?

Дыхание — слово вдыхает и выдыхает. Потеряв такое слово, потеряешь всё.

— Доктор…

— Понимаю ли я? Да, я понимаю — я не настолько болен. Пока что. Со всей очевидностью, я еще способен декодировать базовые синтаксические конструкции. — Голос ускользал из-под контроля, и Андерсон совладал с ним не без труда.

— Вам нехорошо?

Он пощупал себе пульс. Вроде нормально, но что-то не верится.

— Не одолжите стетоскоп?

— Что?

— Хочу проверить частоту сердцебиения. Выяснить, насколько мне хорошо. — Он улыбнулся — зачерпнул улыбку из своих тощающих ресурсов, и это не обошлось ему даром. — Прошу вас. Я сразу верну. — Он подмигнул. Да ну ее к черту. Все равно она с минуты на минуту вызовет психиатра. — Честно.

Невролог стащила стетоскоп с длинной шеи и протянула Андерсону. Глаза смятенные, настороженные. Неужто в этом калеке еще теплится искра жизни? Андерсон разглядел свое отражение в окне позади врача, еле видимое против ослепительного металла машин на стоянке: это впалое привидение — и есть его лицо? Собственная внешность его никогда особо не заботила — разве что временами помогала в работе с объектами, — но сейчас потеря красоты больно уколола. Волосы пока на месте, хотя кудри, которые так нравились женщинам, давным-давно утрачены.

Стетоскоп слабо пахнул этой вот женщиной. Теперь он вспомнил, отчего ему знакомы духи. Шейла пользовалась ими, когда они ходили ужинать в рестораны. Может, он сам ей и купил. Без понятия, что это за духи; Шейла всегда записывала, что нужно, и он исполнительно дарил ей запрошенное на Рождество и день рождения, а в подробности не вникал, поскольку думал о другом.

Частота пульса высоковата, хотя и ниже, чем он предполагал.

Шейла бы его высмеяла — «Ну хватит, кончай себя обследовать, лучше прочувствуй», — как она высмеяла его в брачную ночь (неужто сорок четыре года уже прошло?), когда Андерсон посреди соития засыпал ее вопросами — «А так тебе приятно, вот так? А вот так, здесь, неприятно?» — потому что жаждал узнать, что на нее действует, потому что любопытство подгоняло его не меньше, чем желание. И что тут плохого? Секс важен, как и смерть, но отчего же всем как будто по барабану и важных вопросов никто не задает? Кинси задавал, и Кюблер-Росс [4] Альфред Чарльз Кинси (1894–1956) — американский биолог, родоначальник сексологии, чьи работы стали предтечей сексуальной революции; автор новаторских «Отчетов Кинси» — монографий «Сексуальное поведение самца человека» ( Sexual Behavior in the Human Male , 1948) и «Сексуальное поведение самки человека» ( Sexual Behavior in the Human Female , 1953), написанных совместно с Уорделом Б. Помероем и др. Элизабет Кюблер-Росс (1926–2004) — американский психолог, занималась психологической помощью умирающим, позднее изучала парапсихологию и активно общалась с медиумами; автор книги «О смерти и умирании» ( On Death and Dying , 1969), в которой описала «пять стадий принятия смерти» (отрицание, гнев, торг, депрессия, приятие). (и он сам тоже — во всяком случае, пытался), но такие люди встречались редко и зачастую сталкивались с агрессией безмозглого, отсталого научного истеблишмента… «Брось, Джер, — прозвучал у него в голове голос Шейлы. — Брось, не надо».