Саймон Ван Бой - Иллюзия разобщенности

Он снова замолчал, слушая.

— Хорошо, тогда делай так… Раз это оговорено контрактом, им же в итоге обойдется дороже, но если это позволит ему сохранить лицо, пусть… если ты считаешь, что это удачный ход. Я полагаюсь на твое суждение.

Он кивнул, что-то записал.

— Погоди, Джек, — сказал он. — Я собирался сегодня заехать повидать Ракель. Предупреди ее, хорошо?

На улице было очень жарко, в небе ни облачка.

Буквы вдалеке когда-то складывались в слово «Голливуд-Лэнд». Мулы втаскивали толстые столбы по крутому склону, чтобы можно было установить буквы. В 1932 году актриса бросилась с буквы Г и разбилась насмерть. Вдоль бульваров были припаркованы старинные машины. Мужчины носили шляпы и бежевые костюмы. Все курили и ездили верхом. Писатель Фрэнсис Скотт Фитцджеральд ел в закусочных и сидел в парке возле асфальтовых ям, писал письма дочери, веля не тратить столько денег и заботиться о матери.

В дверь постучал и вошел секретарь Дэнни, Престон. Родом он был из Йонгстауна, Огайо. Первым местом его работы был популярный ресторан в Эхо-Парке. Он носил бабочки. Ходил на множество вечеринок. Каждое воскресенье звонил родителям, когда они возвращались из церкви. Они поддерживали его, но хотели, чтобы он вернулся в Огайо. Его мать носила шлепанцы, подбитые пухом. Любила положить на что-нибудь ноги, когда смотрела телевизор. Отец Престона раз в месяц красил ей волосы. Надевал пластиковые перчатки, и в кухне пахло химией. Им было по сорок, когда родился Престон. На прошлой неделе они отпраздновали юбилей свадьбы. Устраивали пикник с ребрышками, жареными цыплятами, окрой, кукурузным хлебом, капустой и домашней ветчиной с бобами. Отец Престона прислал по электронной почте фотографии. На них все ели с картонных тарелок и салютовали в камеру бумажными стаканчиками.

Никто и бровью не повел, когда выяснилось, что Престон — гей. Он сказал родителям как-то вечером, в воскресенье, когда был включен телевизор. Сказал, что это так же естественно, как дышать.

— Как там с «Парамаунтом», Престон? — спросил Дэнни, не поднимая глаз.

— Отлично, новый продюсер — это просто рождественское чудо, у меня уже завтра для вас что-нибудь будет.

— Ты едешь домой на Рождество, Престон?

— Да, если вы не против. А вы поедете в Шотландию?

— Вообще-то мама приезжает сюда. Хотя, по-моему, ей больше хочется повидаться с собаками.

— Тут куда теплее, чем в Шотландии, правда?

— Везде теплее, Престон. Тебе что-нибудь еще от меня нужно?

— Нет, у меня завтра будет что вам показать.

— Хорошо. Я собираюсь сегодня навестить жену Джека. Позвони, пожалуйста, в больницу и узнай, все ли в порядке, спроси сестру, не нужно ли чего?

— Как она?

— Скорее всего, ей в основном скучно.

— У меня на столе есть журналы, может быть, возьмете?

— Рад, что у тебя есть время читать журналы, Престон.

В подземном гараже было светло и всегда полно машин. Пока Дэнни не пристегнулся, звенел автоматический сигнал.

— Спасибо, бабуль, — сказал Дэнни.

На пассажирском сиденье валялась резиновая кость, на водительской двери была вмятина, которую парковщики «Сохо Хауса» все время предлагали выправить, пока Дэнни наверху, у себя в офисе.

Время от времени он настаивал на том, чтобы припарковаться самому, и полностью откидывал переднее сиденье, чтобы подремать.

Ему часто снилось детство, залитый дождем квартал Манчестера, где он рос с матерью. Он часто о ней думал, потому что был уже достаточно взрослым, чтобы кое-что понимать, достаточно взрослым, чтобы помнить ее, когда ей было столько, сколько ему сейчас. Она любила его, но чуралась других. Мерилом ее жизни было не только то, что она сделала, но и то, в чем отказала себе.

Дэнни чувствовал, что они похожи. Он предпочитал побыть дома со своими биглями и чашкой чая. Вечеринок и обедов было столько, что они уже ничего не значили. Он больше не чувствовал нужды кого-то в чем-то убеждать. Все, что казалось ему интересным, шло в фильмы, а больше ему нечего было сказать. За эти годы у него было несколько мимолетных романов, но мужчины, к которым его влекло, всего хотели больше, чем он был готов дать.

Он бы не назвал себя одиноким, но признал бы, что чего-то не хватает. Часто он сидел за барной стойкой на кухне, гадая, что бы это могло быть, глядя на своих спящих собак, на то, как они дышат, как их сердечки поворачиваются и открываются, точно замки.

Прежде чем выехать на шоссе, ведшее к больнице, Дэнни остановился у «Люке» на Мелроуз, купить Ракель домашнего печенья. Было еще рано, хозяйка, Джейн, занималась бумагами за дальним концом стойки.