Саймон Ван Бой - Иллюзия разобщенности

Когда Дэнни упомянул, что подумывает переехать в Лос-Анджелес, мама сразу поняла, что именно этого ему и хочется.

Она приехала в Международный аэропорт Глазго и смотрела, как он черепашьим шагом движется в очереди на контроле безопасности. Он знал, что больше не вернется жить в Шотландию, и чувствовал, как его тянет к себе другой дом, который никогда не станет по-настоящему его домом.

О работе в Лос-Анджелесе Дэнни договорился заранее, чтобы соответствовать иммиграционным требованиям. Он уже несколько лет работал на телевидении. Начал сразу после колледжа, варил кофе и исполнял мелкие поручения. Были и другие стажеры его возраста, но только Дэнни клал на блюдце шоколадку и оставлял актерам записки с комплиментами. Проведя несколько лет на площадке, он нутром чуял, где нужно поставить диван в сцене убийства, как детектив должен заходить в паб, сколько должен простоять у стойки, прежде чем у него случится сердечный приступ, должны ли при его падении разбиться стаканы и кто должен закричать (и как).

К двадцати пяти дела у Дэнни шли неплохо, но ему этого было мало. Вместо того чтобы пойти со всеми в паб после трудного съемочного дня, он шел домой, в свою квартирку, и читал Шекспира, Беккета, Арто и Ибсена — изучал Кассаветеса, Антониони, Озу и Бергмана.

Поставив несколько короткометражек для «ВВС 2», Дэнни начал писать собственные сценарии. Его интересовало столько разных техник. Идеи вспыхивали, как язычки пламени.

Первые четыре года в Лос-Анджелесе было нелегко. Американцы работают день и ночь. На съемки первого фильма ушло много времени, но все были довольны. Второй прошел тихо, но позволил Дэнни выплатить долги. Третью его картину, историческую драму о Сопротивлении, называвшуюся «Ночь Святой Анны», выдвинули на премию киноакадемии за лучшую режиссуру, но Дэнни чувствовал, что фильм не работает, и нужно было снять четвертый, чтобы понять, почему.

Примерно в то время он купил матери современную квартиру возле набережной Глазго. На неделю слетал в Шотландию, они пошли покупать мебель. Мама все повторяла: «Не надо было, Дэнни, правда, не надо».

У нее ушло полгода на то, чтобы обустроиться. Иногда ночами она бродила по квартире и трогала вещи. Дэнни звонил дважды в неделю, они говорили около часа.

Готовясь к съемкам четвертого фильма, Дэнни переехал из района Силвер-Лейк в Холливуд-Хиллз. Сменил свой «Эль Камино» на белый «Мерседес» с кожаным салоном цвета загара и нанял человека, чтобы тот регулярно орал на него в спортзале. На заднем сиденье его машины лежало шотландское шерстяное одеяло, для трех его биглей. Мама прислала запас чайных пакетиков на полгода и коричневого соуса НР.

Прошло десять лет.

Мать вышла на пенсию. Бигли сделались степеннее и стали меньше выть. На носах у них появилась седина. Дэнни нравилось слушать музыку в машине и проводить время дома с собаками. Порой поплавать, потом позавтракать во дворе с «Нью-Йорк таймс». Вокруг бассейна росли бугенвиллея и жасмин, там жило много птиц.

Когда Дэнни надо было подумать, он всю ночь гнал машину через пустыню в Лас-Вегас, останавливаясь, чтобы набрать полный рот теплого воздуха и зачерпнуть горстями песок. После жизни в Шотландии он согревался годами. Останавливался поесть в придорожных кафе, болтал с официантками, смотрел, как вокруг играют в автоматы, пьют кофе, тихо курят и обшаривают таксофоны в поисках монет. Иногда рядом был душ для дальнобойщиков. Они сидели рядком у стойки, с мокрыми волосами, ели яичницу.

Офис Дэнни занимал номер в «Сохо Хаус», голливудском отеле и закрытом клубе. Управляли им англичане, в меню встречались вещи вроде фиш-энд-чипс и горохового пюре. Дэнни мог устраивать вечеринки, не выходя из здания, и сидеть в одиночестве на балконе, когда шел дождь. Однажды во время ливня с ним рядом сел официант. Он был из Голуэя, и его тоже тянуло домой, куда он никогда не вернется.

— Скажи, что нам надо, чтобы они подняли до пяти, — сказал Дэнни.

Лампочки других линий тоже горели, но на эти звонки отвечал его секретарь.

Дэнни выдвинул верхний ящик стола.

— Я только что стал искать сигареты, — сказал Дэнни. — Представляешь?

Взял незаточенный карандаш и сунул его в рот.

— Нет, уже месяц.

Развернул кресло, чтобы взглянуть на город за окном.

— Да карандаш, честное слово, — сказал Дэнни. — В любом случае, я это делаю ради собак, а не ради себя.

Он какое-то время слушал собеседника.

— Скажи Стэну, что мы ценим его рвение, хотя нет, это прозвучит высокомерно, скажи, что мы ценим наши отношения, но не можем продолжать, если нам платят меньше, чем раньше… но они это и так знают; ну, вот так они себя ведут, пойми.