Пол Остер - Левиафан

Они занялись любовью на диване, а продолжили в спальне. Даже после того как алкоголь перестал действовать, пыла у нее не убавилось — Лилиан отдавалась ему с таким самозабвением и внутренней сосредоточенностью, что если у него и были какие-то сомнения в ее искренности, они должны были рассеяться. Она его выпотрошила, разобрала по косточкам. Но это еще не самое удивительное. Проснувшись наутро и обнаружив, что лежат в одной постели, они занялись тем же, и в какой-то момент, когда первые лучи солнца еще не дотягивались до самых темных углов, Лилиан сказала, что любит его, и ее глаза не обманывали.

Он гадал, чем была вызвана такая метаморфоза, но спросить прямо не решался, просто молча принял как данность. Его подхватила волна невыразимого блаженства, а куда она понесла, не суть важно. В одну ночь они с Лилиан стали парой. Она снова занялась домом и вспомнила про материнские обязанности. Теперь она постоянно была рядом, и в ее взгляде он читал слова, услышанные от нее в их первую ночь. Миновала неделя, и с каждым днем крепла его уверенность в том, что это всерьез и надолго. Он устроил для нее настоящие загулы по магазинам — платья и туфли, шелковое белье, рубиновые серьги, жемчужное ожерелье. Они кутили в дорогих ресторанах, болтали обо всем подряд, строили планы и трахались до полного изнеможения. Так хорошо просто не бывает, но он уже не соображал, как должно быть. Если на то пошло, он вообще ничего не соображал.

Трудно сказать, как долго это могло бы продолжаться. Если бы речь шла только о них двоих, возможно, из этой гремучей смеси, из этой вулканической лавы, несмотря ни на что, и вышло бы нечто путное. Возможно, на новом месте они смогли бы начать новую жизнь. Однако вмешались другие реалии. И двух медовых недель не прошло, как набежали первые тучки. Любовь любовью, но они нарушили семейное равновесие, отчего пятилетняя Мария была не в восторге. Хотя она снова обрела мать, зато потеряла лучшего друга, а в таком возрасте это равносильно крушению целого мира. Почти месяц они с Саксом прожили в своем маленьком раю. Она была его единственной и неповторимой, он нежил и баловал ее, как никто и никогда. И вдруг, без всякого предупреждения, ее бросили. Он перебрался в мамину постель и, вместо того чтобы проводить с ней, Марией, все свое время, пропадал неизвестно где, а ее оставлял на каких-то беби-ситтеров. Она не могла простить матери, что та вклинилась между ними, и не могла простить Саксу его измены. В общем, через три или четыре недели такой жизни ласковый и отзывчивый ребенок превратился в маленького тирана, поминутно закатывающего истерики со слезами.

В воскресенье утром Сакс предложил по-семейному провести день в Розарии. [22] Городской парк в районе Беркли-Хиллз, где было высажено террасами двадцать пять тысяч роз. В кои-то веки Мария пребывала в хорошем расположении духа. Лилиан положила в багажник старое стеганое одеяло, и они отправились в другой конец города. Поначалу все шло отлично. Пока утренний туман рассеивался, Сакс с Лилиан валялись на одеяле, а девочка мирно устроилась на качелях. Даже когда через какое-то время она сорвалась с «лианы» и в слезах прибежала к ним, казалось, не было серьезного повода для беспокойства. Лилиан прижала дочь к себе и с особой нежностью поцеловала красную метку на виске. Проверенное лекарство, подумал Сакс. Однако в данном случае оно не сработало. Хотя это была обычная царапина, Мария не успокаивалась, хуже, закатила такую истерику, что начала захлебываться. Лилиан, сохраняя спокойствие, снова прижала ее к себе, но девочка вырвалась с криком, что ей сделали больно, и со злостью оттолкнула мать. В глазах Лилиан промелькнула обида, а потом и гнев. Назревала война. Метрах в двадцати от них, на прогулочной дорожке, остановилась тележка мороженщика, и Сакс, пустив в ход свою самую любезную улыбку, спросил Марию: «Мисс, как насчет мороженого? Оно приятно остудит вашу светлость». Не дожидаясь ответа, он побежал к цветастому зонтику. Выбирать пришлось из шестнадцати сортов. Несколько растерявшись, он остановился на смеси фисташкового и тутти-фрутти. По крайней мере, название должно ее позабавить. Ничего подобного! Мария, по лицу которой продолжали течь слезы, хотя уже только ручейками, подозрительно посмотрела на зеленый шарик, потом осторожно надкусила и тут же выплюнула с такой гримасой, словно ее хотели отравить: «Фу!» Истерика вошла в новую фазу: девочка в ярости запустила мороженым в Сакса. На рубашке остались жирные следы. Лилиан подлетела к дочери и залепила ей пощечину.