Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

Все как на подбор блондины, пастухи расхаживали по улицам горного поселка в баварских кожаных шортах, демонстрируя свои мускулистые икры и посматривая на приезжих едва ли не с презрением. Этакие арийцы, не понимающие, с чего это к ним нахлынула толпа представителей низших рас. Породистость местных мужчин граничила, как ни странно, с уродством и чем-то даже завораживала.

Маша не снимала темных очков. Тот же первобытный тип мужчин-производителей встречался и в России, в сельской глуши. Но там заезжий гость чувствовал себя объектом всеобщего внимания, а не досадной помехой. При одной мысли, что Василию, окажись он на воспитании у Альтенбургеров, предстояло жить среди таких вот родоначальников белой расы, на душе у Маши становилось мрачно и тоскливо.

Ужинали в отеле «Дю-Парк». Мариус с порога принялся обмениваться любезностями с метрдотелем, с которым был давно знаком. Вместо аперитива Альтенбургеры пожелали заказать что-нибудь необычное из карты вин. Метрдотель посоветовал «l’Humagne rouge», партию которого только что получили.

Когда драгоценная бутыль была торжественно откупорена, Мариус принялся подробно объяснять, что поданное им красное вино, произведенное в кантоне Вале, выводится из плодов лозы, которая к швейцарцам попала в начале века из Кот-де-Ванту, с юга Франции, где об этой лозе давно забыли.

К восторженным эскападам Альтенбургера Маша привыкла относиться с некоторой настороженностью. И когда в разгар застолья Мариус вдруг заговорил о Москве, она уже знала, что ее поджидает какая-то неприятность.

— Тебе наверное трудно привыкнуть к мысли, что придется с ним расстаться? — прямо спросил Мариус.

Стараясь не выдать своей реакции, Маша перевела взгляд на газон за окном, ковром застилавший покатый спуск; с некоторых пор она внутренним чутьем угадывала, что откровенность в обсуждении известных тем не сулит ей ничего хорошего.

— Я представляю, как нелегко тебе, — посочувствовал Альтенбургер.

— Всё нормально. Не нужно беспокоиться, — ответила она с напускным равнодушием.

— Ты должна помнить, что всегда сможешь приезжать. Сможешь видеть, как он растет. Это я беру на себя… А потом у тебя будут свои дети, я уверен.

Маша вдруг ясно осознала: на его месте она поступила бы с точностью до наоборот — постаралась бы пресечь контакты биологической матери с ребенком раз и навсегда. Разве этим не решались все проблемы пары?

— А что, если тебе сейчас в Москву съездить на недельку? — спросил Мариус. — Тем временем мы попробуем приучить Базиля есть из соски. Как ты считаешь?..

Лайза кивала, соглашалась с мужем, и даже одарила Машу подбадривающей улыбкой.

— Увидишь родителей. В Туле они живут?.. Кстати, почему ты никогда им не звонишь? — продолжал Мариус в том же духе…

В тот вечер Маша впервые призналась себе самой: времени на размышления теперь — в обрез. И как бы она ни отмахивалась от своих мыслей, пора было принимать решение, то или иное.

Отчаяние ядом растекалось по телу, отравляло мозг, душу. Чтобы на что-то решиться, нужен был какой-то новый толчок. Ждать развязки? Положиться на доброту людскую? Продолжать обрабатывать себя самовнушением, кормить себя байками, в которые давно уже не верилось, что Мариус человек порядочный, на редкость?.. Но ведь он прежде всего рационалист, привыкший просчитывать выгодные для себя варианты. У таких, как он, практичное отношение к жизни заложено в генах. Недаром же его предки сумели разбогатеть. А ведь богатеют всегда за чей-то счет. Подобно тому как в животном мире одни пожирают других не для того, чтобы сжить со света несчастных зверюшек иных пород и видов, а чтобы просто выжить. И таким людям она должна отдать своего Васю?..

В понедельник с утрав детской разыгралась неожиданная сцена. После кормления, пытаясь убаюкать Василия на руках, Маша ходила с ним по комнате. Сомкнув веки, Василий притих, сладко позевывал и уже вздрагивал в полусне, когда в комнату вплыла Лайза. Она попросила отдать ребенка няне.

Маша возразила: лучше не тормошить мальчика, пока не уснет покрепче. Лайза вскипела. Она настаивала на своем. Маша сухо отказалась. С перекошенным лицом Лайза вылетела из детской.

И теперь из спальни, куда примчался и Мариус, через стену доносились бурные причитания. Слов Лайзы, которая голосила совершенно по-бабьи, только на французском языке, Маша не понимала. Но было очевидно, что речь идет о ней, Маше, и что Лайза чем-то грозится в ее адрес. Мариус жену успокаивал, что-то настойчиво ей объяснял… После случившегося он отказался обедать за общим столом и весь день оставался мрачен.