Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Раскидывая грязь и снег, на полном ходу к кошаре вывернул очередной БТР, за ним с утробным завыванием полз санитарный вездеход с зажженными фарами. Из БТРа вылез Волохов. Заросший щетиной, с воспаленными глазами, тоже в рваном камуфляже, подполковник прошел ко входу в сарай и, бегло оглядев полуживых от усталости людей, с удивлением, не в силах скрыть его, вымолвил:

— Неужто все целы? Поверить не могу… После такой-то мясорубки.

Рябцев потупился и промолчал. Мысли и слова вдруг словно слиплись во что-то бесформенное и тяжелое. Силы иссякли, да и уцелеть удалось далеко не всем: подтвержденных данных о потерях в группе Островеня пока не поступило.

Из дальнего угла сарая вдруг донеслись всхлипывания и стоны. К диковато звучавшим бабьим причитаниям примешивалась икота.

— Что там у вас еще? — спросил Волохов у старшего прапорщика, который, пошатываясь от усталости, вытянулся перед командиром.

— Стошнило одного. Трупы полез с дороги оттаскивать… когда танки подкатили, — пояснил Бурбеза. — У одного череп лопнул. А его и забрызгало…

С досадой отвернувшись, подполковник сунул Рябцеву фляжку со спиртом. Капитан передал ее Бурбезе. Тот пустил посудину по кругу…

В воскресенье двадцать пятого февраля, незадолго до отбоя, из Ханкалы передали сообщение о назначенной на утро штабной проверке. Московская комиссия намеревалась объехать с утра Старые Промыслы. В батальоне штабную свиту ожидали к обеду.

Понедельник Волохов объявил авральным парко-хозяйственным днем. С шести утра подполковник не переставая отдавал всё новые распоряжения и мало-помалу терял надежду на то, что территорию удастся привести за утро в пристойный вид. За напускной строгостью командир тщетно пытался скрыть перед подчиненными неловкость: разве не тупая показуха, да еще в условиях реального военного времени?

Личный состав, перед рассветом выведенный на улицу, метлами и лопатами месил на аллеях лед, грязь и снежную кашу: приказано было вылизать начисто, до асфальта, хотя бы центральную аллею. С неба сыпал снег. Лопат не хватало, чтобы поспевать за снегопадом. Две роты тем временем отправились чистить технику, а когда рассвело, еще двум отделениям пришлось заняться покраской дверей и подоконников в казарме.

Когда к одиннадцати утра с уборкой было покончено, из Ханкалы вдруг дали отбой. Проверка отменялась — поджимало время обеда, как по дружбе сообщил дежурный по штабу. Не кормить же генеральскую свиту кашей из полевой кухни, окажись комиссия в подразделениях в обеденное время. Тут Волохов и сорвался.

Заливаясь краской, подполковник устроил взбучку явившимся докладывать об окончании работ в ротах. Чтобы не пачкать запасное обмундирование, прибереженное для строя перед штабной делегацией, офицеры вырядились кто во что горазд. Как за день до этого, когда, взбеленившись из-за пустяка, командир стал читать мораль личному составу и угрожал трибуналом за малейший проступок, если не дай бог кого-то потянет на мародерство, — так и теперь он вновь пугал разжалованием и полевыми судами, но уже за нестираные воротнички и «чумазые рожи».

Ответ на ругань последовал адекватный — «непротивление злу», как за глаза язвил заместитель комбата Голованов. От вспышек командир легко отходил, к ним давно привыкли. И как всегда, после раскаиваясь и стараясь чем-то загладить свою вину, подполковник распорядился об отправке личного состава в баню вне графика. Сам пошел звонить соседям и договариваться о помывке, поскольку в расположении батальона своей бани не было. На операцию «Мойдодыр», как пошучивали довольные «подневольные», командир отвел всю вторую половину дня…

Перед закатом над городом просветлело. С лоснящимися после парной щеками, в чистом, но еще сыром от банных паров обмундировании, группа офицеров, устроившая перекур на узком пятачке двора за казармой, где после обеда пригревало солнце, шумела, обступив молодого штатского с бородкой, который три дня назад прилетел из Москвы служебным бортом и уже успел нахвататься впечатлений от посещения частей в Моздоке и в самом Грозном. Вот ими-то новичок взахлеб и делился, не замечая, что над ним подтрунивают.

Чуть в стороне капитан Веселинов устроил нагоняй солдатам, напортачившим при укреплении забора по периметру части. Солдатики в мешковатых тельняшках выглядели не столько изнуренными, сколько пристыженными.

— Во народ… во народ! Ни бельмеса не понимают… Я ж вам русским языком объяснил, как надо сделать было! Надо ж, тупицы! Вот подойдет какая-нибудь сволочь, пнет сапогом, и забор ваш повалится. Три поросенка, ё-мое! И что делать будете, если это прямо сейчас случится? Врукопашную полезете? — отчитывал капитан, впрочем, без особого металла в голосе. — Руки-то откуда у вас повырастали? Я вас спрашиваю?!