Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Когда группа собралась в сарае, все молча уселись кто где. Некоторым удалось примоститься лежа. Не хватало сил встать и набросать себе под спину соломы, хотя многих знобило. Костер пришелся бы сейчас очень кстати. Но заниматься разведением огня никто был не в состоянии.

Бурбеза куда-то запропастился, по-видимому, продолжал проверять перевязки и выяснять, кому и сколько перепало лиха. Основные подсчеты вроде бы оставались в силе: в отделении Дивеева двое контуженых и двое раненых; их сразу эвакуировали; ранен, причем дважды — в лицо и в руку, — сам Бурбеза; у сапера Анохина отморожены ноги — насколько серьезно, пока неясно; а Коновалову, после всех его подвигов, уже под утро осколком задело ухо, точнее, ушную раковину отсекло под корень, но эвакуировать его с первыми ранеными не удалось. В изодранном и грязном от крови маскхалате, с обмотанной бинтами окровавленной головой Коновалов сидел как истукан на копне сена в дальнем темном углу сарая, боясь шелохнуться. На коленях в комке бинтов он держал собственное ухо, не теряя надежды, что его смогут пришить. Случаются ли чудеса в условиях санчасти? Вряд ли в местном госпитале руки у медиков доходили до пластической хирургии. Но безухого героя все подбадривали.

В пересчете на реальные потери — убитых в подразделении не было — итог операции казался неправдоподобным. Самим не верилось. На лицах нет-нет да и проглядывало недоумение. Не верилось в конец ночного ада. В собственное спасение. В спасение вообще…

Расположившись у входа на бревнах, Рябцев отмякал от ночного кошмара, слепо уставившись прямо перед собой на проломанную кирпичную стену. Сил не было даже думать. Единственное, в чем он отдавал себе отчет, так это во всепоглощающей потребности в тишине и одиночестве. Таком, которое не может нарушить ничто — ни голос подчиненного, ни шум ветра, ни собственные мысли. Смотреть в стену — даже это требовало усилий. Хотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Но как только он смыкал веки, перед ним всплывала одна и та же картина: живой факел, быстро перемещающийся по ночному лесу. Даже чудилось, что он слышит крик, который обреченный издавал — последний на своем веку. Капитана передергивало, била дрожь. Кто стрелял? Кто поджег боевика? На дне сознания шевелился ужас, он овладевал им еще сильнее, чем за всю минувшую ночь. А затем спасительное безразличие опять накрывало словно ватным одеялом.

Подавая всем пример, Вялых раскурочил тесаком банку «шрапнели» — перловку на воде — и принялся ковырять еще и пайковую банку «красной рыбы» — кильки в томатном соусе. Ефрейтор Дивеев, сидевший у входа, весь черный, в обгоревшей одежде, тоже зашевелился, достал провиант…

Переминая гусеницами взбитые траками танков комья земли и обломки кровли, перед входом в сарай развернулась БМП. В самую грязь у входа в кошару соскочил Голованов. На лице майора сияла широкая улыбка. Она и привела Рябцева в чувство.

Приблизившись, майор присел рядом на корточки, положил капитану руку на плечо и крепко сжал. Обдавая пространство вокруг себя вонью солярки, Голованов рассказал, что уже эвакуировали всё, что осталось от группы Островеня, на помощь которой под утро, во тьме кромешной, пришлось бросить первую роту. Лейтенант понес потери. За лощиной при выходе в поле на рассвете его группа попала под прицел пулемета. Трое погибли на месте. Шестеро получили ранения, в том числе тяжелые. Сам лейтенант ранен в бедро и грудь.

Потом Голованов сообщил об итогах операции. Уцелела немногочисленная горстка самых отчаянных. Им удалось форсировать Гумс на уровне запруды. Вырвались четыре машины. Ближе к предгорью их должны были перехватить; весь район с ночи перекрыт мотострелками. Остальные недобитые боевики рассеялись по лесу вокруг холма. Судя по уже осмотренным телам убитых, чеченцев среди них единицы. Мотострелки вычищали лес и готовились брать смешанный с землей ретранслятор… Даже из недомолвок Голованова становилось ясно, что охотиться по лесным массивам за рассеявшимися моджахедами или кем бы они ни являлись в действительности — чеченцами, саудитами или просто чертями, сбежавшими из преисподней, — всё равно что искать иголку в стоге сена. Вывороченный и выжженный снарядами лес, реактивным ядом отравленная земля — вот и все итоги. Что же касалось ночного светопреставления, которым сопровождалась последняя атака, выяснилось, что это были просто лампы. Моджахеды обвешали ими обыкновенных ослов, экспроприировав скотину дорогой по селам. Очумевших от страха животных они просто разогнали по сторонам. Получалось, что маиртупская батарея разнесла в щепки пол-леса из-за разбежавшегося ослиного стада…