Антония Байетт - Призраки и художники [сборник]

— Какая безвкусная одежда, — сказал профессор Мун. — В этих ужасных туфлях нет ни изящества, ни стиля.

Его английский становился более беглым, идиоматичным и изящным. Он купил им охлажденного в глиняной бутылке рисового вина и похожих на подушечки белых рисовых лепешек, сладковатых, с легким ароматом риса, невесомых и тающих во рту. Он повел их туда, где за доллары и иены продавались сделанные работавшими на глазах у публики ремесленниками веера, миски для риса, конские подковы и одеяла. Там он нашел что-то похожее на шестигранную деревянную клетку на длинном стержне и спросил, знают ли они, что это такое.

— Нет, — сказали они.

И он объяснил:

— Это чтобы запускать змеев. В детстве я у нас в деревне по этой части был первый. Соревновались мы отчаянно.

Он взял этот предмет, как музыкант берет знакомый кларнет или скрипку, которые в его руках запоют, или как повар берет в руку тот ли иной нож, оценивая его вес.

— Мы окунали руки в стеклянный порошок, чтобы лучше скользило, — сказал он и сделал этот невообразимый жест.

Затем он подбросил деревянную клетку в воздух и, поймав ее, стал быстро-быстро вращать деревянный стержень между изящными ладонями. Стержень крутился все быстрее и быстрее. Профессор Мун подбрасывал и ловил, быстрее и быстрее. На его профессорском лице появилась совершенно другая улыбка, не улыбка вежливости, а довольная улыбка мастера, улыбка ребенка, дивящегося ловкой работе. Он улыбался, сжав губы и прищурив глаза, и разбегающиеся под разными углами морщинки на его лице стянулись к уголкам сосредоточенных глаз. Он был поглощен своим занятием, и у Селии это вызвало восторг и ощущение, что она здесь лишняя. Она попыталась понять, как бечевка зме́я наматывается на эту катушку, но не смогла. Попробовала представить маленьких мальчиков в белой полотняной одежде, заполонивших склон холма, — все они что-то подбрасывают и крутят, все серьезно улыбаются, а над ними ныряют, и парят, и носятся воздушные флотилии драконов, солнц и лун, все раскрашенные в чистые и яркие цвета простодушных народных игрушек. Но змеи, которые она себе представила, были китайскими, а холм — тот самый Бокс-Хилл, где она запускала змеев со своим маленьким сыном. Она обмахивалась своим новым веером с нежно-синими узорами на промасленной кремовой бумаге, натянутой на хрупкие деревянные ребрышки и все еще пахнущей маслом, в которое ее окунали. Уже три дня она время от времени бывала в компании профессора Муна и ничего о нем не знала.

Возвращаясь из этого чистенького, радостного города-призрака, они чуть не опоздали на прощальный банкет. «Банкет» — странное слово; для англичан оно, возможно, означает некий официальный прием в большом промышленном городе, где «новые левые» еще не отменили вечерние платья и столовое серебро. Китайцы в своем социалистическом государстве называют этим словом менее чопорные официальные пиршества, на которых вместо дикарских булыжников-стейков и тошнотворных груш под шоколадным соусом сменяют друг друга тонкие ароматы. Мильтоновский Христос в пустыне, отвергая классическую ученость, отверг и другое предложенное Искусителем пиршество — пир чувств, [43] Выражение из поэмы Джорджа Чапмена (1559–1634) "Овидианский пир чувств" ("Ovid’s Banquet of Sense"). фантастический пир, который продолжался со времен классических средиземноморских культур до этого заключительного торжества пуританства. Угощение для участников симпозиума по английской литературе подавали во внутренней комнате ресторана, где гости сидели босиком на полу вокруг низкого Г-образного стола, поджав под себя ноги. Здесь у Селии оказался другой сосед, не профессор Мун, образ которого уже сложился у нее в уме — сложился не из того, что она знала, а из того, чего не знала, образ отсутствия, — что-то вроде стеклянного ящика в ярком свете. Она внезапно устала от всего незнакомого, ум и чувства отказывались воспринимать новые лица, новые блюда, новый этикет, новые слова — или старые, значения которых сместились и стали опасными или потеряли силу. Все улыбались, атмосфера была теплой, приносили еду, еще еду, подали длинные янтарные щупальца соленой медузы, которые нужно было аккуратно подхватывать тонкими палочками из нержавеющей стали, скользкими, как спицы, — такими она вязала в детстве.

Она сосредоточилась на палочках и почти не смотрела на соседа слева. У него было большое круглое лицо, как у профессора Сана, но это был не профессор Сан — он был моложе, мягче, более застенчивый.