Амели Нотомб - Любовный саботаж (вариант перевода)

Однако для меня перемены были святы, потому что я могла видеть Елену.

Семь дней я не видела ее даже издали. Семь дней – это даже больше, чем нужно для того, чтобы сотворить мир. Это вечность.

Вечность без моей любимой была для меня пыткой. Конечно, благодаря материнским наставлениям наши отношения ограничивались взглядами исподтишка, но эти беглые взгляды были главным в моей жизни: вид любимого лица, особенно если это лицо красиво, насыщает голодное сердце.

Мое сердце изнывало, и, как изголодавшаяся кошка, которая не решается притронуться к еде, я не отваживалась искать Елену глазами. Я шагала по двору, опустив голову.

Из-за недавней оттепели кругом была слякоть. Я старалась ступать по сухим островкам, это меня отвлекало.

Я увидела две маленькие ножки в элегантных ботиночках, которые, беспечно и грациозно шагая по грязи, приблизились ко мне.

Как она на меня смотрела!

И она была так красива, ее красота одурманивала меня и будила прежнее безумие: «Надо что-то предпринять».

Она спросила:

– Ты уже выздоровела?

Именно таким должен быть голос ангела, прилетевшего проведать в больнице своего собрата.

Выздоровела? Как же!

– Все в порядке.

– Я по тебе скучала. Хотела тебя навестить, но твоя мама сказала, что ты плохо себя чувствуешь.

Черт побери этих родителей! Я постаралась, по крайней мере, извлечь выгоду из этой возмутительной новости.

– Да, – мрачно сказала я, – я чуть не умерла.

– Правда?

– Не в первый раз, – ответила я, пожав плечами.

Быть накоротке со смертью – это как дворянская грамота. Еще бы, связи в таких сферах!

– А теперь ты сможешь опять играть со мной?

Она предлагала мне играть!

– Но я никогда не играла с тобой.

– И ты не хочешь?

– Я никогда не хотела.

У нее был грустный голос.

– Неправда. Раньше ты хотела. Ты меня больше не любишь.

Тут мне надо было сразу уйти, иначе я могла сказать непоправимое.

Я повернулась на каблуках и поискала глазами, куда бы ступить. От волнения я не различала, где земля, а где лужи.

Я пыталась соображать, но тут Елена произнесла мое имя.

Это было впервые.

Мне стало ужасно не по себе. Я даже не могла понять, приятно мне или нет. Я застыла, превратившись в статую на постаменте из грязи.

Маленькая итальянка обошла меня, шагая напрямик и не заботясь о своих изысканных ботиночках. Видеть эти ножки в грязи было невыносимо.

Она встала лицом ко мне.

Только этого не хватало: она плакала.

– Почему ты меня больше не любишь?

Не знаю, умела ли она плакать по заказу. Как бы то ни было, слезы ее выглядели очень убедительно.

Плакала она искусно – чуть-чуть, без ущерба для красоты, широко раскрыв глаза, чтобы показать свой великолепный взгляд и медленное появление каждой слезинки.

Она не шевелилась, ей хотелось, чтобы я досмотрела до конца. Ее лицо было совершенно неподвижно, она даже не моргала, словно очистила сцену от декораций и лишила действие всяких перипетий, дабы как можно эффектнее преподнести это чудо.

«Плачущая Елена» – несочетаемые слова.

Я тоже не двигалась и смотрела ей в глаза, мы словно играли в игру, кто первый моргнет. Но настоящая борьба этих взглядов таилась гораздо глубже.

Я чувствовала, что это поединок, но не понимала, какова ставка, и я знала, что ей это известно, что она-то знает, куда идет и куда ведет меня, и знает, что я этого не знаю.

Она хорошо сражалась. Она воевала так, будто знала меня всю жизнь, будто видела мои слабые места как на рентгене. Не будь она столь искусным бойцом, она не смотрела бы на меня, как раненый зверек. Этот взгляд рассмешил бы всякого здравомыслящего человека, но он торпедировал мое бедное несуразное сердце.

Я прочла только две книги – Библию и «Тысячу и одна ночь». Это вредоносное чтение заразило меня восточной сентиментальностью, которой я уже в то время стыдилась. Эти книги следовало бы запретить.

В тот миг я поистине боролась с ангелом, и мне казалось, что, как Иаков, я побеждаю. Я не моргала, а мой взгляд меня не выдавал.

Я не знаю и никогда не узнаю, были ли слезы Елены искренними. Знай я это, я могла бы точно сказать, было ли то, что произошло потом, блестящей игрой Елены или игрой судьбы.

Возможно, и то и другое сразу, то есть она рисковала.

Она опустила глаза.

Это было поражение еще более сокрушительное, чем если бы она моргнула.

Она даже опустила голову, как бы признавая, что проиграла.

И по закону земного тяготения от наклона головы слезные каналы у нее переполнились. Я увидела два беззвучных водопада, обрушившихся на ее щеки.