Юкио МИСИМА - Весенний снег

За окном разлилась глубокая тьма, небо заволокли тучи, очертания гор были размытыми, и хотя поезд определенно двигался, сумрачный пейзаж не менялся. Порой небольшие огни крошечными фонариками разрывали мрак, но по ним нельзя было сориентироваться. И мнилось, что эти грохочущие звуки издавал не поезд, а сама бесконечная тьма, окутавшая бегущий по рельсам состав.

Перед тем как окончательно покинуть гостиницу, Киёаки что-то быстро написал на листе грубой почтовой бумаги, видно, взятой у хозяина, и отдал сложенный листок Хонде с просьбой передать матери — Хонда заботливо спрятал записку во внутренний карман кителя. Сейчас, чтобы убить время, он вытащил ее и прочитал в слабом свете лампы. Карандашные строки, написанные дрожащим, непохожим на обычный почерком. У Киёаки почерк всегда был неважным, но твердым.

"Мама, я хочу, чтобы ты кое-что отдала Хонде. Это дневник снов, он лежит у меня в столе. Хонда любит такие вещи. Другим это неинтересно, поэтому обязательно передай его Хонде. Киёаки".

Было ясно, что он слабыми, непослушными пальцами писал это как завещание. Однако в завещании он должен был бы написать какие-то слова для матери. А он просто давал ей деловое поручение.

Больной издал мучительный стон, Хонда сразу спрятал листок и поднялся к полке напротив, всматриваясь в лицо Киёаки.

— Что?

— Грудь болит. Будто мечом пронзает. — Киёаки выговорил это, трудно дыша. Не зная, что делать,

Хонда хотел слегка помассировать ему правую сторону груди, но лицо Киёаки в слабом свете фонаря исказилось от боли.

Но все равно это лицо было прекрасно. Страдания придали ему непривычную одухотворенность, на лице обозначились острые углы, оно казалось отлитым из бронзы. Чудесные глаза увлажнились от слез, страдальчески сдвинутые брови вытянулись в сплошную линию и выглядели еще мужественнее, а потому еще печальнее мерцали черные капли зрачков. Великолепной формы крылья носа трепетали, будто силились что-то уловить в воздухе, между пересохшими губами жемчужным светом поблескивали зубы. Через некоторое время боль немного утихла.

— Может, поспишь. Тебе лучше поспать, — сказал Хонда. Ему показалось, что на лице Киёаки, отмеченном страданием, проступила радость человека, увидевшего то, что другим созерцать не дано, что-то высшее в этом мире. На секунду мелькнула подавленная чувством стыда и угрызениями совести зависть к другу, которому открылось неведомое. Хонда слегка потряс головой. Печаль гнула его к земле, тревожили непонятные ощущения, тянувшиеся нескончаемой нитью. Киёаки, провалившийся было в сон, вдруг открыл глаза и протянул Хонде руку. И, сильно сжимая руку друга, сказал:

— Я сейчас видел сон. Мы встретимся. Обязательно встретимся. Под водопадом.

Хонда решил, что мысли Киёаки бродят по усадьбе и он вспоминает водопад в одном из уголков своего огромного сада.

Через два дня после возвращения в Токио Мацугаэ Киёаки умер. Ему было двадцать лет.

Юкио Мисима

Весенний снег

первая книга тетрологии

"Море Изобилия" [39] "Море изобилия" — повествование о мечтах и перевоплощениях, в нем я опирался на "Повесть Хамамацу тюнагон". Название соответствует латинскому названию одного из лунных морей и в источнике выглядит как Mare Foecunditatis. (примечание автора)

1969

Сегунат — политико-административная система, определяющая японское средневековье, когда верховная власть принадлежала военному правителю сегуну, просуществовала до буржуазной революции Мэйдзи 1867–1868 гг.

Цубо — мера площади — 3,3 кв.м.

Черепаха — символ долголетия.

Мэйдзи — по японскому летосчислению, основанному на эпохах правления, период 1868–1912 гг. после буржуазной революции 1867–1868 гг., часто называемой реставрацией, так как формально была восстановлена власть императора и прекращено правление сёгуната.

Татами — маты из рисовой соломы, которыми застилают пол в жилых помещениях японского дома, размером около 1,5 кв. м.

Эдо — название Токио до 1867 года.

Пятый ранг — низший ранг, который означал принадлежность к придворной аристократии.