Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ

Я говорю об этом, чтобы ты меня понял, правильно понял. Испачкаться, не запятнав себя, — вот в чем истинная чистота. Будешь бояться испачкаться, ничего не сможешь сделать. И сколько бы времени ни прошло, Исао, тут ничего не изменишь.

Ты, наверное, понимаешь, что я хочу сказать. Я сдал тебя полиции вовсе не для того, чтобы спасти жизнь Курахаре. Нет, для того чтобы спасти твою жизнь. Если бы я считал, что, совершив акт возмездия, покончить с собой — лучший способ оставить свое имя в веках, я бы сам с радостью послал бы тебя на смерть. Но я не дал тебе этого сделать, потому что не согласен с этим. Я уже говорил об этом, не стоит повторяться. Именно ради твоих стремлений, из любви к тебе, моему сыну, я дошел до доноса, по которому вас и арестовали. Плакал кровавыми слезами, но донес. Ведь так, Минэ?

— Исао, да ты должен на коленях благодарить отца за его заботу!

Исао, потупив голову, молчал. Опьянение легкой тенью легло под глазами, лежащие на столе руки слегка дрожали.

И тут Хонда вдруг понял, что же он давно хотел сказать Исао. Только одно слово, которое он собирался вставить, найди он хоть малейшую щелку в длинных, самодовольных поучениях Иинумы. Скажи он его, рухнули бы все поучения, очнулся бы Исао и выбежал на залитое ярким светом широкое поле, где нечего опасаться…Но сказанное сейчас в утешение поникшему Исао это слово могло выставить величайшей глупостью самые чистые страдания его жизни. Слово, открывающее тайну возрождения. Душевный порыв Хонды — открыть хранимую тайну, выпустить ее на волю, словно птицу из клетки, — угас, когда он увидел слезы, катившиеся по щекам у Исао. Тот заговорил нервно, отрывисто:

— Получается, что я жил иллюзией, действовал ради иллюзии и наказан из-за иллюзий… Но мне не нужны иллюзии!

— Станешь взрослым и получишь то, что ты хочешь.

— Стать взрослым… так, может, лучше было бы родиться женщиной. Женщина, наверное, может прожить без иллюзий, а-а, мама? — Исао горько рассмеялся.

— Ну, что ты говоришь! Куда тебе! Вот дурачок. Выпил лишнее, вот и болтаешь, — рассерженно среагировала Минэ.

Вскоре Исао после нескольких рюмок так и уснул, прижавшись щекой к столу. Сава повел его в комнату, чтобы уложить в постель, Хонда, решивший воспользоваться случаем и уйти, все-таки тревожась, пошел следом за ними.

Сава, пока заботливо укладывал Исао, не произнес ни слова. Тут его из коридора позвал Иинума, он вышел, и Хонда остался один на один со спящим.

Раскрасневшийся от выпитого Исао дышал тяжело, прерывисто, даже во сне у него были сведены брови. Неожиданно, заворочавшись, он проговорил громко, но невнятно:

— Все время на юге. Все время жарко…В сиянии роз южной страны…

Тут появился Сава, и Хонда, поручив ему заботу об Исао, направился к выходу: он никак не мог отделаться от тех неясных, сказанных во сне слов, вызванных, скорее всего, тем, что Исао было жарко от выпитого. Хонде было странно, что, поставив все на карту, чтобы спасти Исао, сегодня, когда наконец наступил этот победный день, сам он не испытывает ни малейшего удовлетворения.

И на следующий день стояла прекрасная погода.

Утром пришел в гости инспектор Цубои из ближайшего полицейского участка. Пришел посмотреть, что тут делается.

Стареющий обладатель второго дана в кэндо снова передал пожелание своего начальника, который хотел, чтобы Исао по воскресеньям приходил к ним тренировать подростков, и добавил:

— Да, господин начальник из-за своего положения не может открыто выразить свое одобрение, но в душе восхищается тобой. Попечители тоже хотят, чтобы детей обучал кэндо, воспитывал в них японский дух такой человек, как ты. Если дело не будет пересматриваться, мы хотим попросить, чтобы ты приступил сразу после Нового года. Я-то уверен, что пересмотра не будет.

Исао, глядя на мятые, без стрелок форменные брюки инспектора, представил себе, как он сам будет вот так, старея, обучать подростков кэндо. Наверное, сзади из-под маски и полотенца, перевязанные лиловым шнуром, станут выбиваться седые волосы.

Когда инспектор ушел, Сава позвал Исао к себе в комнату:

— Не передать ощущений, когда через год наконец поспишь опять на татами, подложив под голову большую подушку, пролистаешь скопившиеся за все это время журналы. За тобой теперь строго следят, но молодому-то не выдержать сидения дома. Со мной тебе разрешат выйти, может пойдем вечером в кинематограф?

— Может быть, — неопределенно ответил Исао. И добавил, почувствовав, что это прозвучало слишком холодно: