Андрей Донцов - Комплекс Ромео

Когда летавший где—то возле меня член кончил и я сопроводил это событие диким воплем жертвы, Мэй подняла на меня глаза. Они были большие черные и полные нежности и благодарности. Это была благодарность – за то, что я так кричал. Ее это сильно растрогало.

– Ю гу—уд, – признавалась мне она, – ю соу гуд.

Ее влажный властный язык вновь обвил головку моего члена.

– Ноу—ноу—ноу, – испугался я.

– Йес—йес—йес, – спародировала она меня со скромной улыбкой. – Хау ду ю колл кэтс ин раша? Кири—кири—кири? Ноу?

– Кис—кис—кис.

– Оу! Кис—кис—кис. Кис! – И она показала пальцем на свои губы, изображая ими поцелуй. – Рашнз лайк кэтс. Раша из э гуд кантри. О, май кэт.

«Тач май кэт, плиз. Джаст тач», – она не говорила, а умоляла.

И кошка снова взяла в плен свою добычу. В этот раз она гуляла с ней вальяжно и долго, никуда не спеша, как и полагается королеве пластики.

Не знаю, правильно ли я ее понял, но я стал гладить ее ягодицы и с шепотом «кис—кис—кис» ласкать ее клитор, на удивление близко расположенный к кошачьим ушам.

Кончили мы с ней одновременно. Сначала я удивился звукам, которые она издала, и лишь потом догадался, что это было мяуканье кошки.

Одевалась она стремительно. Сколько прошло времени? Час? Полтора? А может, минут пятнадцать?

Хотя нет – наверное, больше. В отличие от нее, кошка явно никогда никуда не спешила.

– Ай вил хэлп ю! – сказала она, протягивая мне руку. – О’кей? Тумороу ин Дэнис хауз.

Она снова засмущалась, когда я пожал ей руку и заглянул в глаза.

Скромная милая девушка. Она давно смирилась с дикой необузданной кошкой, жившей у нее внутри.

Брат привел фотографа Майка из Америки. Большого, крупного, по—скандинавски светловолосого.

– Смотри, – Брат тыкал пальцем в ноутбук. – То, что нужно для твоей линии «Russkie idut».

На мониторе в режиме слайд—шоу сменяли друг друга очаровательные женщины с оружием и в военной форме. Девушки были так прекрасны и так органично смотрелись в милитаристском антураже, что я застыл от восхищения.

– Гуд, еа? – орал мне в ухо Майк—америкос. – Твенти таузенд, энд зис фото…

– Сколько? – спросил я Брательника, не отрываясь от монитора. – Двадцать тысяч долларов за одно фото???

– За все… подожди, – Брат тихо шипел с видом заговорщика, – не спешите вперед говновоза. Это сессия в израильской армии. Настоящие солдатки. С настоящими автоматами. Круто, да?

Было действительно круто. На экране тем временем очаровательные молодые еврейки с врожденной печалью в глазах целились из ружей в объектив, в мужских ослепительно белоснежных майках попивали из фляги святую водичку на фоне гор, играя внушающими уважение мускулами, таскали ящики с патронами…

Все это было начисто лишено рекламной камуфляжности. Во всем присутствовала эстетика настоящей войны и красивых, созданных для семьи и родов, но оказавшихся волею судеб с автоматами в руках, благородных женщин.

Действительно – то, что нужно. У Брата поразительное коммерческое чутье.

– Гуд! – кричал мне в ухо Майк.

– Четыре бутылки водки из холодильника.

– Водка – гуд. Раша – гуд.

Ну, понятно – шла обычная обработка клиента перед его капитуляцией. Вот уже Мэй привезла в машине Брата четырех вертлявых мартышек в шортиках и топиках. Даже на острове, где насчитывалось от силы полтора десятка домов, они всегда были где—то под рукой. В «Чайна Бир Бар» заседали, помимо скучных английских семьянинов, подыхающих на солнце в красных стенах с портретами Мао, веселые филиппинские девчонки.

Их имена были недоступны простому европейскому уху, поэтому они называли себя сами. Здесь их фантазии хватало не на многое: Лек (малышка), Линг (обезьянка) и Фон (дождик). Больше моя память не вмещала. Была еще пара, которая называлась более оригинально – «ротик» и «животик», но это было скорее исключение из правил.

Однако на этот раз к нам пожаловали потомки Конфуция. Через полчаса огромный голый зад Майка виднелся на фоне прибрежных скал. Стоя по колено в море, он был облеплен самым многочисленным народом планеты, как медведь Балу рыжими собаками. Одна стояла на коленях и сосала, другая, пристроившись сбоку, щипала его за мошонку, третья почему—то сидела на шее, что—то радостно напевая.

– Гуд! Рашн вумэн гуд! – кричал вконец ебнувшийся американец, стуча кулаком по голове сосущей обезьянки.

Я тоже пошел и занялся делом.

Я смотрел в неторопливые кошачьи глаза. Гладил кошачьи уши. Щекотал между ушей.