Александр Проханов - Гибель красных богов

– Они умеют читать, – сказал Мутант, гладя собак по загривкам. – Я учил их азбуке по журналу «Огонек», который издает Виталий Коротич. Они читают его передовицы, но сказать ничего не могут. Теперь мы запряжем их в повозку, поедем в горы, и я покажу тебе Болт Мира.

Почти стемнело. Озеро бархатно, густо синело. Лишь у дальнего берега лежал изумрудный отсвет. В воде что-то плескалось, резвилось, вспыхивало нежной белизной, отзывалось русалочьим смехом.

Они мчались в колеснице, запряженной степными собаками. Пушистые остроносые звери озирались на седоков зелеными глазами вероломной красавицы. Звезды пылали в ночи незнакомым орнаментом, пугая и восхищая россыпью загадочных созвездий. Мутант восседал, молчаливый и грозный, и ветер развевал его кудри, в которых путались звезды. Белосельцев взирал на него с благоговением, доверяясь его таинственному и угрюмому разуму. Они примчались к горам, которые обнаружили себя высокой зубчатой тьмой среди разноцветных, росистых небес. Бег собак становился тише, пока колесница не замерла у подножия горы, и тогда стало слышно, как сипло дышат утомленные бегом животные.

– В каждой из этих гор произошел взрыв. Каждой сломали хребет. В каждую ведет штольня, достигая сердцевины горы, где размещался заряд. Большинство штолен осыпалось, но есть такие, по которым можно пробраться. В этой горе, – Мутант указал на срезанную вершину, над которой медленно текли белые, как соль, звезды, – есть штольня, куда мы сейчас полезем. Я – первый, ты следом. Двигаться осторожно, без резких движений, без разговоров. От громкого звука может осесть гора, и нас расплющит. Возьми вот это, – он передал Белосельцеву пластмассовую шахтерскую каску с фонарем во лбу. Одел на свои кудри точно такую же, зажигая в голове белый луч.

Они приблизились к горе, упираясь лучами в каменистый склон, в грубые глыбы и застывшие осыпи. Отыскали узкую неприметную щель, уходившую в гору, словно это была брошенная нора неизвестного зверя. Мутант встал на колени, направив пучок лучей в пролом. Теснее прижал крыло, чтобы не повредить маховые перья. Легко и бесшумно ушел в глубину. Было слышно легкое удаляющееся шуршание. Белосельцев, шевеля во лбу светящимся рогом, просунул голову в штольню, и ему показалось, что гора мощно засасывает его в глубину.

Он полз, видя перед собой голую пятку Мутанта и его трехпалую журавлиную ногу, которые попеременно толкались о камни. Штольня, сплющенная горой, изорванная взрывом, опаленная пролетевшей плазмой, то расширялась, позволяя ползти на четвереньках, то стискивалась настолько, что можно было ползти лишь по-пластунски, и при этом каска задевала за кровлю. Тогда начинали сыпаться камушки. Казалось, гора скрипит, оседает и сейчас под ее тяжестью хрустнет хребет. Одежда цеплялась за искореженное железо, обрывки кабелей, и пугала мысль, что в штольне продолжает дуть неслышный радиоактивный ветер, умертвляя кровяные тельца.

Они двигались долго, иногда отдыхали. Тогда в луч света попадало бирюзовое, как у сойки, крыло Мутанта и возникал оплавленный, ржавый двутавр. Штольня внезапно расширилась, они встали в рост и, шевеля во лбах пылающими лучами, вошли в огромную просторную залу.

Здесь много лет назад случился термоядерный взрыв. Пылающий шар зажегся в горе. Сотрясал ее, расширял, плавил каменную сердцевину. Вытапливал, плескался жижей, рвался наружу. Проедал огнем стены, просачивался в трещины. Жидкая внутри, гора вязко проседала. По ней бежали дрожащие проломы. Лились камнепады. Дули из дыр жаркие сквозняки. Там, где было сердце горы, теперь зияла огромная стеклянная пещера, оплавленная взрывом.

Лучи фонарей трепетали в разноцветных льдистых наплывах, голубых и зеленых разводах, огненно-красных каплях. Сосульки, прозрачные глыбы, хрустальные грани, стеклянные нити, спутанные, как раскрашенные женские волосы. Казалось, ее выдул в свою волшебную дудку искусный стеклодув, создавая в горе прекрасную вазу. Белосельцев был поражен ее неземной красотой. Любое движение порождало бесчисленные сверкания. Казалось, его окружают стеклянные женщины, небывалые животные, хрустальные птицы. Цветные стекла, словно витражи, светились изнутри, и чудилось, будто он сам превращается в стеклянное изваяние.

Ослепленные спектрами глаза, опьяненная радиацией кровь порождали видения. То мерещился умерший дед с белой путаной бородой, красным бантом и огромными голубыми глазами. То он видел свою первую возлюбленную, с черно-блестящими волосами, алым румянцем, в нежно-зеленом платье. То смотрел на него смуглый горбоносый афганец в розовой чалме и бирюзовом балахоне, сидя на солнечном, черно-красном ковре. Ему казалось, он сходит с ума. И это безумие было сладким.