Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

– Ты никто, а вокруг тебя – все. Если хочешь оставаться ничем, продолжай брести своей дорогой. Чтобы стать всем – войди в резонанс с миром. Для этого придется поработать, и поработать серьезно.

У тебя забита срединная чакра. Мозговой запор, ты слишком много читала. Эмоции не проходят ниже пояса, застревают посредине. Нужно пробивать.

Все религии ведут в одно место. Но дороги длинны, а люди торопливы. Наша тропинка самая короткая. Но и самая опасная.

Ты головастик без чувств. Через голову не попасть к Аллаху. Аллах хочет тебя целиком. Не волнуйся, я тебя вытяну. Все будет хорошо.

Мирза снова налил водки и снова протянул первую пиалу мне. Я выпила, пытаясь выполнять наставления Вирги о пережигании, но это мало помогло, и спустя несколько минут, я почувствовала себя совсем опьяневшей.

Абай смотрел на меня с чуть заметной улыбкой, от него исходили волны любви и сострадания, он жалел меня, одинокого, заблудившегося в джунглях мира человека, и хотел помочь. И Мирза, несмотря на внешнюю суровость, на самом деле желал мне добра, наверное, дон Хуан так же разговаривал с Кастанедой, выводя его из кустов сомнений на путь силы. Вдруг я почувствовала словно к спине, между лопатками, приложили горячий кирпич. Ощущение оказалось настолько явным, что я вздрогнула и обернулась, но за спиной, кроме покрытой веером трещинок стены, ничего не было.

Кирпич переместился под ложечку, потом снова на спину, Мирза глядел на меня прищурясь и слегка покачивая головой, я поняла, что надо мной работают, меня спасают, волна благодарности подступила к горлу, слезы полились из глаз. Что я могла подарить этим людям, чем ответить на любовь и теплоту? В тот момент мне стали понятны святые, умиравшие по слову пророка, они просто любили его, невыносимой, раздирающей сердце любовью, с радостью отдавая ему самое главное – самого себя.

– Курить пошли, – Мирза показал пальцем на пачку «Космоса».

– Толик, сигарета неси, Абай, огонь зажигай.

Абай и Толик вышли, Апа последовала за ними, Мирза указал мне на одеяло возле стенки и «это» повторилось с самого начала. Повторилось, но совсем по иному: с первого же прикосновения я почувствовала, как в меня вливается Космос. Через меч Мирзы струилась трепещущая субстанция добра, размывая, снося баррикады недоверия и сомнений. Каждым движением он приносил счастье, нет, делал меня счастливой, любимой, единственной, желанной. Я не проверяла энергетику и не пыталась войти в резонанс, а просто отдалась Мастеру, целиком, от гребенок до ног, закрыв глаза и радуясь близости с любимым человеком. Может быть, оттого все произошло гораздо быстрее и, к моему удивлению, закончилось волной восторга и обожания.

Наверное, я не совсем владела собой, и мой финальный крик вырвался за пределы сакли; когда мы вышли, Абай, улыбаясь своей милой и чуть ироничной улыбкой, заметил:

– Вот не думал, что прибалты такие темпераментные.

– Она из Одессы, – сказал Толик, и это были первые слова, которые я услышала от него в Каракалпакии.

– Пузырящаяся, словно молодое вино, – заметил Абай, освобождая мне место на бревне. Перед домом, в густых зарослях травы, лежало несколько стволов, лежали они тут давно, кора высохла и осыпалась, мы удобно расположились между торчащими сучками, и Абай раскупорил новую бутылку водки.

– Пей, Таня, – протянул Мирза пиалу.

–Я больше не могу, все, больше не могу.

– Пей, Таня, – рука Мирзы, держащая пиалу, не двинулась с места.– Потом виноград кушай.

Абай шутливо погрозил мне пальцем.

– Бунт на корабле? Знаешь, что за такое бывает?

– Меня вырвет! – я пустила в ход свой последний козырь. – Просто вырвет.

– Не вырвет, такой красивый девушк рвать не будет.

Я взяла пиалу, закрыла глаза и выпила залпом, стараясь не чувствовать вкус.

–Теперь кушай, – Мирза протянул мне гроздь.

Я принялась отщипывать ягоды, одну за другой, словно выполняя работу. Столько спиртного мне еще ни разу не доводилось пить, куда меньшая порция несколько лет назад вызывала бурный приступ рвоты. Я со страхом ожидала первых признаков наступающей дурноты, но они все не появлялись. Ни в тот вечер, ни во все другие, проведенные в Средней Азии, меня не мутило: свое обещание Мирза выполнил.

Мы молча курили, долго, зажигая одну сигарету от другой, со мной творилось что-то странное: рассудочность и холодная ирония, составлявшие привычный тон моего диалога с миром, пропали, навсегда, бесповоротно. В тот вечер в моем характере произошли необратимые изменения, Абай оказался прав – ничто в жизни уже не было так, как до тех пор.