Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Принять – значит покориться, целиком, без «но» и «почему». Если Мастер скажет: увольняйся с работы и с завтрашнего дня проси подаяния под окнами твоей школы, – надо увольняться и просить милостыню. Если скажет: прыгай с пятого этажа, – вставай и прыгай.

– А если убьешься? – спросила я, прерывая ровный ход Видмантаского баритона. – Зачем тогда тебе Мастер?

– Если будешь верить Мастеру до конца – не убьешься. Пока не примешь на себя полного подчинения – второй этап не пройден, и Мастер тебя будет постоянно проверять: прошел или все еще воздух набираешь для прыжка.

А вот когда и это пройдет, Мастер начнет лепить из твоей души бессмертие. Тогда связь между вами станет нерасторжимой: ты начнешь выполнять, прежде чем он скажет, а то и подумает. Ученик полностью растворяется в Учителе, сливается с ним, становится неотличим от него, а значит, и сам становится Мастером. Тогда «сдача» заканчивается и начинается разрыв, отпочкование молодого Учителя от Старого. Такое произошло с Карлосом Кастанедой и Хуаном Матуса, так случилось с Игорем и Мирзабаем, такое на наших глазах происходит с Абаем и Мирзабаем.

И, кроме того, – тут Видмантас снова закатил свою излюбленную паузу и по-ленински заглянул мне в глаза, – кто тебе сказал, будто со смертью все кончается? А может быть, смерть только начало?

– Знаешь, я бы все-таки предпочла, чтобы Мастер учил меня, как правильно жить, а уж помереть я сумею и без него.

– Смерть, – толстым голосом произнес Видмантас, – серьезное событие в жизни. – Стоит подумать о ней заблаговременно.

В дверь позвонили, Вирга поднялась открыть. Пришла Юрате, из прихожей доносились обрывки фраз на литовском. Я улавливала только отдельные слова: «очень беспокоюсь», «да, завтра утром», «аэропорт», «Видмантас привезет». Наверное, любопытство слишком явно проявилось на моем лице, Видмантас подозрительно покосился, и я тут же перевела взгляд в огонь камина и приняла отрешенный вид. Видимо, утром кто-то прилетал, важный, раз Видмантас поедет встречать, и Юрате здесь. Ну что ж, загадка не из сложных, все ясно, Мастер прибывает, прямо на злобу дня.

Войдя в комнату, Юрате бросилась к Видмантасу, потом расцеловалась с Вилией, потом обняла меня. Вид у нее был встревоженный, я обняла ее за плечи, прижала к себе, словно маленького ребенка.

– Во-во, – одобрил Видмантас, – посиди с Танюшей. Ее энергия тебя разгладит.

Мы долго сидели, обнявшись, Вирга принесла бутылку водки, ее распили молча, по-деловому, будто выполняя упражнение. Меня немного развезло, захотелось спать, уходить из теплого дома на мороз, ждать троллейбуса, потом топать по старому городу до своей промозглой комнатушки – бр-р-р, как не хотелось!

Юрате тоже начала клевать носом, ее перестал бить озноб, водка и тепло камина сняли напряжение.

«Неужели она так боится встречи с мужем? – думала я. – Или волнуется от любви, от приближения конца разлуки»?

Мне ужасно хотелось посмотреть на возвращение Мастера от своего учителя, как будет себя вести Видмантас, который своим умствованием начал меня потихоньку раздражать, что станут делать Вилия, Андрэ, Вирга.

Наверное, я задремала, Вирга трясла меня за плечо.

– Пойдем, я вам постелила наверху. Видмантас велел тебе спать вместе с Юрате и охранять ее сон.

Что он имел в виду под «охранять ее сон» было непонятно, но я не стала выяснять. Спать, так спать, совсем замечательно, значит, я увижу завтра торжественный въезд Мастера в среду учеников. Все мои желания сбывались сами собой.

В комнатке под крышей стояла теплынь, просто жара, я с удовольствием скинула с себя одежду и нырнула под одеяло, к Юрате. Она прижалась ко мне всем телом, уткнулась губами в мое ухо и жарко зашептала:

– Я боюсь его возвращений, он приезжает неродной и жестокий, что они там с ним делают, никому не ведомо, а он никогда не рассказывает, он весь заряжен чужой энергией, черной, точно злость, я несколько недель разглаживаю, успокаиваю, он стонет по ночам, потом просыпается и берет меня молча, безжалостно, как проститутку. Он очень добрый, всех жалеет, помогает, кому ни попадя, и этим пользуются, обманывают его, издеваются, думают, если Мастер, так не больно, а ему больно, он старается быть выше, человеком номер четыре, он и есть человек номер четыре, только добрый и жалостливый, а они пользуются…

Она еще долго шептала о том, как любит Игоря, и какой он замечательный, и как хочет от него ребенка, но что-то не получается, и как боится завтрашнего дня и ближайших недель, при этом ее рука гладила меня по животу, ласкала груди, массировала треугольник. Я лежала с раскрытыми глазами, не зная, как реагировать, только в ответ слегка поглаживала Юрате по спине, дожидаясь развития событий. И вдруг она смолкла, рука замерла между моими ногами, расслабилась, обмякла, дыхание замедлилось, стало ровным. Уснула, бедняжка.