Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Вильнюс мне понравился больше Тарту: он оказался по-домашнему теплым, с уютными улицами, зеленой горой Гедиминаса. Меня поселили в старом городе, на втором этаже старого-престарого дома, со скрипучими деревянными лестницами, печкой, и туалетом в коридоре. Душ в квартире отсутствовал, и мыться я ходила в баню, а, возвращаясь, садилась возле печки, пила чай с тминным печеньем и разглядывала прямо из своего окна пышные барочные вазы на колокольне костела.

Жизнь очень быстро вошла в колею, будущее начало представляться таким же серым и непритязательным, точно сегодняшний день. В молодости часто кажется, будто все уже навсегда устоялось и жизнь кончилась, но с годами начинаешь узнавать, насколько кратковременны в ней зыбкие периоды затишья.

Моя школа размещалась напротив действующей тюрьмы – знаменитого Лукишского централа: на уроке можно было наблюдать, как по громадной стене снуют записки между зарешеченными амбразурами. Месторасположение школы давало пищу для нескончаемых шуток и полуугроз, но, в общем, учительская жизнь оказалась довольно скучным и рутинным занятием.

Знакомых в Вильнюсе у меня не было, и все свободное время я бродила по городу; посещала музеи, заглядывала на разные выставки, слушала органные концерты в костелах. В субботу брала лыжи и отправлялась в лес: тогда я здорово ходила и запросто пробегала двадцать, двадцать пять километров в день. Вокруг Вильнюса очень красивые леса, мне нравилось забираться в чащу, сбивать снег с пенька, наливать из термоса горячий чай и слушать тишину.

Лес полон звуков: скрипят деревья, шумят кроны под порывами ветра, изредка слышен треск ломающейся ветки, кто-то ухает, может зверь, может птица, словом – настоящий концерт, не хуже органного. Только надо посидеть и прислушаться, довериться тишине, тогда она потихоньку откроет тайную дверцу и разрешит войти.

Лишь к середине зимы у меня завязалось какое-то подобие знакомства с молодой учительницей физики – Вилией. Она закончила университет два или три года назад и, успев набраться учительского опыта, охотно делилась со мной искусством лавирования между многочисленными бюрократическими закорючками. На переменах мы часто курили вместе: я болгарскую «Стюардессу», а Вилия только каунасский «Каститис». Непонятно, где она его доставала – весь Вильнюс курил эти сигареты, но в продаже они не водились.

– Места надо знать, – улыбнулась Вилия на мой откровенный вопрос. – Ты ведь не родилась в нашем городе, не прожила в нем свою жизнь, нет?

Говорила она на довольно правильном русском, но с очень милым певучим акцентом, вместо «а» произнося звук больше похожий на «яа».

– Пожяалуйста, уважяаемая Таньяа, пожяалей мои уши.

Ей казалось, будто я слишком громко говорю.

Русский в Вильнюсе был совсем другой, чем в Тарту, и совсем-совсем иной, чем в Одессе. В нем не хватало напора, дыхания, страсти: он больше походил на пиджак языка, еще хранящий форму и стать хозяина, но уже отделившийся от живой плоти.

Несколько раз после занятий я заходила к Вилии. Жила она недалеко от школы, в большом солидном доме рядом с центральной библиотекой и зданием Верховного совета. Мы пили кофе, говорили о Чюрленисе, Красаускасе. Андрэ, муж Вилии, высокий флегматичный красавец, тоже был художником, его картины висели во всех комнатах, но мне они не нравились, за исключением нескольких, посвященных старым уголкам Вильнюса. На холсты Андрэ приклеил части разобранных часов – шестеренки, циферблаты, корпуса; вперемежку с выписанными маслом башнями костелов получился забавный коллаж.

Большую часть дня Андрэ проводил в своей мастерской, где-то на Ужупис, и Вилия всегда была свободна. Возможно, эта чрезмерная свобода и сыграла роковую роль в ее дальнейшей судьбе.

Однажды Вилия спросила:

– Хочешь поучаствовать в интересной встрече?

Я сразу согласилась, не особенно уточняя, о чем идет речь. Сидеть дома по вечерам надоело, а гулять по влажному снегу не хотелось: дневное солнце сменяли ночные заморозки, лед на улицах то стаивал, превращаясь в грязные лужицы, то снова замерзал; дворники посыпали улицы солью, чтоб не скользили подошвы, и мои единственные зимние сапоги после каждой прогулки покрывались белыми пятнами, похожими на лишаи.

– Это очень интересный человек, – Вилия многозначительно подняла вверх указательный палец. – Учитель.

– Какой предмет он ведет? – уточнила я, уже сожалея о поспешно данном согласии. – В школе или в университете?