Андрей Волос - Аниматор

Он пожал плечами, отстранил ее и ушел не оглядываясь.

По его словам, она что-то кричала вслед. Однако за то короткое, совсем короткое время, что он воображал ее мертвой, в его душе все встало на свои места, морок спал, он больше не был во власти этой лютой кудесницы.

А мне что делать?

Наши отношения могли бы и не начаться. Клара не казалась мне красивой. Зато в ней была прелесть естественности, искреннее желание смотреть на мир честно и радостно. Я же к той поре уже давно знал, что красота ценна лишь сама по себе, лишь до тех пор, пока ты не обладаешь ею. Сорванный цветок вянет, с крыльев пойманной бабочки осыпается пыльца. Красота уплывает из твоих глаз в чужие, по-прежнему жадно следящие за ее радужным обликом. Кроме того, завоевания косметики велики и обширны — из этих фигурных склянок легко извлекается новая плоть, скрывающая изъяны прежней; но, как ни крути, утреннее пробуждение красавицы сродни сеансу рентгеноскопии…

Я уверен, что если бы не то злосчастное событие, мы бы не стали близки никогда. Семечко любви может долго дремать даже в самой подходящей почве — а потом так и не взойти. Зато хорошая встряска, тревога, опасность, щемящее чувство утраты подчас производят на него действие живой воды.

Я уж и думать о ней почти забыл, но в один прекрасный день Клара нашла меня через общих знакомых — именно тех, в чьем доме мы встретились впервые, — и разъяснила свою просьбу, столь невнятно прозвучавшую при нашей последней встрече. Оказывается, темой ее диссертации были различные аспекты паранормальных явлений в приложении к психике. Как я понял, она пыталась систематизировать различные типы человеческого отношения к непонятному, пугающему или просто удивительному.

Мы договорились о свидании.

Я освободился чуть раньше, чем рассчитывал, и без чего-то семь уже сидел на бульваре, полистывая журнал и размышляя о предстоящем разговоре.

Когда я в очередной раз посмотрел на часы, до семи оставалось меньше двух минут.

Это меня несколько удивило. По моим представлениям, она должна была примчаться минут на десять раньше, поступившись той тщательно культивируемой неспособностью ориентироваться во времени, что якобы от природы свойственна представительницам ее пола. Я бы отвесил осторожный комплимент, касающийся не только Клариной пунктуальности, но и, допустим, цвета блузки. Она бы приняла его с вежливой и сдержанной благодарностью — ведь она пришла заниматься делом, у нее редкий шанс поговорить с успешливым аниматором; так зачем заострять внимание на комплиментах? «Ну что ж, — скажу я, глядя на часы. — О чем мы будем говорить?» Тут она непременно вытащит диктофон и, то и дело поправляя коротковатую юбку, попытается пристроить его на коленях. Потом Клара примется задавать дурацкие вопросы, а я — отвечать примерно такими же нелепицами, и с каждым нашим словом — беспредельно лапидарным и скучным — возможность искренности, нежности и любви, всегда хотя бы самой тусклой звездочкой мерцающей в воображении, будет безвозвратно гаснуть… Потом я напою ее кофе.

Скорее всего мы выпьем его в молчании, как в прошлый раз. Возможно, впрочем, она будет еще что-то спрашивать. «Как вы считаете, Сергей Александрович, цвета побежалости являются признаком неудачи?»

«Видите ли, Клара… Цвета побежалости — это одно из проявлений эффекта Винке… Гм… И поэтому аниматор должен… гм… видите ли,

Клара. Вы хотите еще кофе?»

А допив его, с облегчением расстанемся.

Смешно, однако в десять минут восьмого ее тоже не было.

Чертыхнувшись, я встал со скамьи, бросил журнал в урну и сделал первый шаг, когда обратил внимание, что за фонтаном, у входа в метро, начался какой-то переполох.

На самом деле это было не начало. Как мне скоро удалось выяснить, взрыв в подземном переходе прогремел еще за несколько минут до того, как я сел на скамью, — примерно без четверти семь.

Разумеется, все уже было оцеплено, загорожено, злые лица омоновцев не оставляли никакой надежды прорваться внутрь.

Да и что бы я стал там делать?

Отчаянно выли, пробиваясь к запруженной площади, машины «скорой помощи».

У меня не было сомнений, что случилось.

В сущности, мы были едва знакомы. Я не знал ни ее номера телефона, ни кому могу сообщить о ее гибели. Тем не менее, ощущение потери пронизывало все мое существо.

У входа в метро теснилась смятенная толпа.

Я попытался подойти ближе, но там была такая бестолковщина и давка, что мне пришлось отказаться от этой затеи.