Андрей Волос - Аниматор

Кровати стояли рядом, и если бы с помощью какого-нибудь волшебства можно было высвободить из черепных коробок ночные мечтания спящих, темнота спальни наполнилась бы переливчатыми призраками нагих женских тел: они теснились бы здесь, взлетая, паря, колдовски перетекая друг в друга, вновь и вновь обновляясь и предлагая безмерное счастье так беззастенчиво и жарко, что у того, кто смог бы увидеть это наяву, немедленно бы вскипели мозги.

Однажды утром Исхак шепнул Салаху, что учитель назначил срок и вечером его отвезут в другую школу.

Через неделю на пятничной молитве учитель сообщил, что всем им пришла пора радоваться за брата Исхака: вчера Исхак вступил в бой и победил, и ныне душа его пребывает в раю, а души тех семерых неверных, что стояли на пути воина, готовятся к адским мучениям.

Читая поминальную молитву, Салах почувствовал, как что-то повернулось в душе. И понял, что не стоит терять времени.

Вечером он сказал об этом учителю.

Расул-наиб тихо рассмеялся, услышав его слова. «Я верил в тебя, мой мальчик, — повторил он, и глаза его сияли и лучились. — В твоем сердце зажегся огонь настоящей веры! Я горжусь тобой!..»

Другая школа оказалась совсем иного толка — ветхий домишко на краю промышленного поселка, собака во дворе, скрипучая кровать. Кормежка самостийная — груда консервных банок в углу, хочешь — ешь, хочешь — на луну смотри. Хлеб приносила соседка; хозяин, сутулый человек в каких-то армейских обносках, из дома не выходил. Молиться не заставляли, но Салах исправно отбивал все пять намазов — ему совсем не хотелось, чтобы какая-нибудь формальная ошибка испортила напоследок все дело.

Беслан научил его, как приводятся в действие разные устройства. Это было очень просто, он давно все запомнил (каждый день повторяли), но время шло, а он все скучал в этом богом забытом месте.

Наконец, настал день, когда за ним приехали. Салах снова увидел учителя и с этой секунды как будто погрузился в сон. Он все понимал и на любой вопрос мог ответить. Но жизнь как будто отшагнула от него, отступила, поняв, что ей не следует даже пытаться помешать ему исполнить предназначение и добиться своего. Он уже находился в спасительном стеклянном коконе веры, и никакие сомнения не могли поколебать его решимости.

Учитель был строг, суров; черные глаза резали, как острия ножей.

Дорога заняла больше шести суток. Многажды пересаживались с поезда на поезд. Напоследок — пригородными, потом еще машиной.

Он почти ничего не замечал. Провожатые (они то и дело менялись) везли его, как дорогой груз.

Утром ему дали горячего молока с хлебом.

— Ты все помнишь? — спросил провожатый.

— Я все помню, — кивнул Салах. — Во имя Аллаха великого, всемилосердного.

— Через четыре или пять остановок, да?

— Да, — кивнул Салах. — Через четыре или пять.

— Ну давай, брат, — сказал провожающий, когда подъехал автобус. — Садись.

Повернулся, надвинул кепку на глаза и быстро пошел в обратную сторону.

Салах сел на заднее сиденье и поставил сумку на колени.

На первой остановке никто не вошел. На второй — два мужика. На третьей оказалось многолюдно — четверо. Правда, и вышло человека три.

На четвертой остановке какой-то старик втащил в заднюю дверь сломанную тележку с тремя бутылями. Тележку поставил в угол. Сам кое-как плюхнулся на сиденье рядом с Салахом. Закрыл глаза и стал отдуваться — пфу! пфу!

От него пахло пoтом.

Автобус тронулся.

Грозно сведя брови, Салах повернул голову и горделиво взглянул на него. Знает ли этот неверный, что настал его час? Может ли он это знать?

О, несчастный! Как близко к нему всесожигающее пламя ада!

Салах осторожно расстегнул молнию на сумке, сунул руку в отверстие и продел палец в петлю.

— Аллах велик! — громовым голосом крикнул он. — Аллах велик!

И только потом дернул.

Ах, коридоры Анимацентра, длинные и пустые, как макароны!

У меня остается времени только забежать в собственный кабинет за конспектом лекций. Который, собственно говоря, ни черта мне не нужен, поскольку я знаю все наизусть.

Пол-этажа вверх и направо.

И еще раз направо. Первая дверь. На двери табличка:

С. А. БАРМИН

Распахнув, переступаю порог.

Свет большого окна ослепителен после сумрака коридора.

— Здрассти!

Ага. Это, стало быть, та самая новенькая. Вместо Лизы. Хорошо.

Кивнув в ответ, молча ставлю кейс, неспешно снимаю пиджак, вешаю в шкаф. Повернувшись, несколько секунд разглядываю. Только после этого говорю строго: