Юрий Божич: Жако, брат мой...

Должен заметить, что умозаключение о придании попугаю столь высокого, практически «небесного», статуса — увы, не мое. Задолго до меня, в том же XIX-м веке (и тоже в конце), его высказала Фелисите — героиня романа Гюстава Флобера «Простая душа». Для бедной служанки, чьим единственным утешением в жизни оказалась религия, попугай Лулу стал ее символом. Ее воплощением. Флобер пишет: «В церкви она не отрываясь смотрела на Святого Духа и заметила, что он немножко похож на попугая. Сходство это показалось ей разительным на эпинальском образке Крещения. Это был живой портрет Лулу с его пурпурными крылышками и изумрудным тельцем.

Купив образок, она повесила его там, где прежде был граф д'Артуа, — так ей были видны и образок и Лулу. Теперь она их уже не разделяла: попугай благодаря сходству со Святым Духом стал для нее священным, а Святой Дух — живее и понятнее. Бог-отец не мог сделать своим посланцем голубя — ведь голуби не умеют говорить, — вернее всего, он избрал предка Лулу. И Фелисите молилась, глядя на образок, но время от времени посматривала на Лулу… И когда Фелисите испускала последний вздох, ей казалось, что в разверстых небесах огромный попугай парит над ее головой».

К попугаю Флобера нам еще, видимо, предстоит вернуться. Нас к этому «вынудит» другой писатель — англичанин и франкофил Джулиан Барнс, наш современник. А покамест перебросим мостик из XIX-го века в конец XX-го — где гимны попугаю сменяются поиском в нем комедийных черт. Это стало увлечением не только писателей, но и творцов анимационных фильмов. В новых темпоральных координатах выходило так, что соревноваться с попугаем в деле сотворения суматохи решительно некому. Но суматохой, впрочем, все не исчерпывалось.

У Сергея Довлатова в «Иностранке» появляется беспутный зеленый Лоло (на слух его нетрудно спутать с флоберовским Лулу, верно? — но только на слух!). Лоло одаряет присутствующих бездной экспрессии: «Шит, шит, шит, шит, фак, фак, фак, фак…» В репликах угадываются самые распространенные американские ругательства.

— Мне бы так владеть английским, — удивляется один из персонажей повести, Ефим Друкер, издатель.

Попугай — сумбурен. Любовник же главной героини «Иностранки», Рафаэль, — любвеобилен. Без этой антитезы — не обойтись. «Явился как-то, снимает брюки, а трусы в помаде, — рассказывает о Рафе слегка удрученная Маруся, героиня. — В моральном отношении Лоло на этом фоне — академик Сахаров. Он хоть не шляется по бабам…» Ну да. «Академик Сахаров» — не шляется. Он — улетает. Прогуляться. Героиня рыдает так, будто перехоронила всю свою родню. По улицам носятся «десятка три автомашин с зажженными фарами». Все ищут попугая. С трассы следуют какие-то смутные донесения. Например: «Босс! Я задержал его и посадил в багажник. Крупный говорящий попугай. Конкретно, говорит, что он — Моргулис…» В конце концов Маруся обнаруживает пропажу за портьерой — хвост обаятельного мерзавца наполовину выдран…

Этот, довлатовский, попугай — почти отечественный. Все-таки его написал русский автор (армяно-еврей) на русском языке. В нем поровну смеха и печали. В нем нет трагедии. Только драма. Запрятанная, как бриджи в сапоги, глубоко внутрь. Эмигрантская драма, возможно, взыскующая продолжения. Сиквела — где бы пернатого болтуна пытались переучить с иностранного на язык предков, а он бы оказался скверным школяром, зато патриотом страны постоянного проживания. Так сказать, ара-сторонник герметичности культуры.

Впрочем, один такой образчик (ара наизнанку) уже выпорхнул в мир из короткого рассказа Эфраима Севелы — «Попугай, говорящий на идиш». У него есть определенный градус родства с довлатовским Лоло. Только он, пожалуй, еще грустнее — при всей его комичности. Когда он произносит свои тоскливые тирады, позаимствованные из постулатов отошедшей в мир иной хозяйки, тирады, которые никто из присутствующих не понимает, к грусти добавлялся горький смех абсурда.

Этот замечательный рассказ заканчивается так:

«Старая зеленая птица потопталась серыми скрюченными лапами на перекладине и изрекла четко:

— Вей из мир! Вос хот геворн мит ди идн! (Горе мне! Что сталось с евреями!).

— Что? Что он такое говорит? — вскочила на четвереньки голая Барбара.

— Он говорит на идише, — сонно сказала с дивана Майра. — И, если я его поняла правильно, он сказал мало лестного о нас…»

Кстати, есть анекдот о неутомимом пернатом болтуне, обыгрывающий его, как выразился однажды Сергей Довлатов, «семитский профиль» и, следовательно, — национальную принадлежность.