Юрий Божич - Пенза-5

Однажды в отпуск приехал брат, салага-первокурсник. Буквально на три дня выпустили — за «успехи» в учебе. Его, собственно, уже, никто и не ждал — думали «хвосты» сдает.

Отпущенное время брат использовал с небывалым рационализмом, похожим на размах. Посетил всех родственников. У деда вышиб слезу. И поток воспоминаний.

— Идем мы по Румынии, да… Командир впереди… Вот так двор, там колодец, да… Жарко, боже ж ты мой!.. Все, спрашивают воды. Воды, говорят… Нэштэ русишэ, отвечают, — не понимаем по-русски. Я тогда говорю… и т. д.

Вплоть до объяснения, откуда ему, Ефиму Божичу, известен румынский.

Думаю, дед не вспоминал об этом примерно со времен двадцатого съезда. Но форма, как говорится, располагает. Тем более брат привез с собой сапоги. Запах от них выветривался потом недели две. Я хамил:

— Хорошо еще, что ты не, кавалерист.

Мама смотрела на меня осуждающе. Отец улыбался в ожидании Сашкиных рассказов.

Из этих рассказов я запомнил в основном фамилии — Кузин, Горелов, Сушкевич, Скорохватов…Самое, удивительное, что через полтора года фамилии вдруг стали людьми. Такое не часто встречается.

Брат, не стесняясь, вводил в семейный обиход военную образность. Например, старший лейтенант Расходов в его эпосе командовал кому-то:

— Снимите, женский половой орган и наденьте пилотку!

Что означало: поправить головной убор. Мама всплескивала руками:

— Так и сказал: орган?

— Нет, — отвечал Сашка, — назвал, его… настоящее имя.

— Какой кошмар! — вздыхала мама. — Вы там ругаетесь как сапожники.

Позже, я понял: она преуменьшала. Впрочем, если сапожников поместить в казарму.

Культурная программа первокурсника — артиллериста, похоже, ограничивалась коллективным посещением кино и пением в хоре. Последнему никто не удивлялся — в семье жила легенда о музыкальных способностях брата. Тем более он проучился три года по классу фортепиано.

— Что же вы поете? — спросил хориста отец.

— Ясно что… «Несокрушимая и легендарная»…

Мама стирала и ушивала его робу. Сам он возился со вставками в погоны. Нужно было выбирать: толстый плексиглас или тонкая пружинка от фуражки. Обременительное дело пижонство, какое-то каждодневное. Наподобие, бритья.

Брат всегда был пижоном. Стимулом к тому служили женщины. Уж, капитаном, за бутылкой коньяка, он признавался, стуча по рюмке:

— Без этого — могу. Но бабы — ты меня извини!

С извинениями — это было не ко мне

Короче, два вечера из трех брат уходил в «самоволку».

К бывшей однокласснице, Лене Шаповаловой. Стрелками на его

штанах можно было резать хлеб.

— Бабы должны ссать, — говорил он мне громким шепотом, имея в

виду степень отглаженности.

— Саша! — одергивала мама.

— Это фольклор, — пояснял брат.

Со свиданий он возвращался довольно угрюмый. Без

яледов помады и женских следов умиления на щеках. Брюки были измяты только под коленями.

— Тебе, — советовал я, — нужно свои диалоги с Леной начинать

словами: я старый солдат, мадам, я не знаю слов любви…Верный успех!

— Артиллерия — бог войны! — несколько загадочно отвечал он. Это походило на отзыв.

Военная форма Лену не проняла. О походах на Румынию она не рассказывала. Возможно, она вообще, была несентиментальной. Сашка переключился на меня. После первых фраз я почувствовал себя на призывной комиссии.

— Тебя сразу поставят комодом, — уверял он. — Или даже замком. Разговор велся на сплошном подтексте. Можно было подумать, что речь шла о мебельном производстве.

— А кем лучше? — спрашивал я.

— Комод — командир отделения. Замок — заместитель командира взвода. Замок старше. По должности, У тебя рост сколько?

— 175. А там что, по росту отбирают?

— Сажень, а? — двусмысленно подмигивал Сашка, хлопая меня по худой

спине. Сам он был сантиметров на восемь короче. Вернее — меньше.

Венера Мелосская, по его словам, Имела такие же антропометрические данные. Странно, что его это успокаивало.

Я тогда бегал спринт и выписывал журнал «Легкая атлетика». Результаты приближались ко второму разряду. Ноги напоминали бутылки из-под шампанского. Это была самая достойная часть моего тела — ногами я гордился. Даже конечности Валерия Борзова — не вызывали у меня чувства зависти.

Я собирался в институт физкультуры. Родители начали готовиться к худшему, то есть к моему поступлению. Отец деликатно подкладывал книги на тему профориентации. Как правило, они шли в контексте, с бестселлерами типа «Мальчик становятся мужчиной» или «Половое, воспитание ребенка и метод шиацу». Видимо, между сексуальностью и профессией все-таки существует какая-то метафизическая связь. Например, моряки, я замечал, в половом отношении более активны, чем библиотекари. То ли море развращает, то ли книги облагораживают…