Лоренс Даррел - КОНСТАНС, или Одинокие Пути

Автомобиль отъехал от дома и, завернув за угол, остановился возле старого бара «Навигация», где в эту минуту Сатклифф, не совладав с легким шаром, грубо выругался. Увидев в окно автомобиль, он крикнул своему приятелю:

— Эй, Тоби, тут черная машина. Смотрите. Какой-то вооруженный субъект только что перешел улицу. Он направляется сюда.

Происходящее было столь очевидным, что Тоби чуть не убежал прятаться в туалет. Далеко не сразу он пришел в себя, хотя Аффад совсем не был похож на убийцу. Когда же он сообщил, что привез письма от Блэнфорда, все восприняли это с огромным энтузиазмом. Аффад взял стаканчик, протянутый мрачным барменом, и подошел к посетителям, окружившим бильярдный стол, чтобы поговорить с ними, пока идет игра. Так состоялось его знакомство с двумя приятелями, и вскоре он стал с ними неразлучен.

Слепящая белая лампа над бильярдным столом освещала две массивные мужские фигуры, которые резко контрастировали с изящной фигуркой Констанс, согласившейся присоединиться к ним. Бильярд давал возможность хорошо отдохнуть, скоротать вечер самым приятным образом — все трое молчали уже минут десять, не обременяя себя беседой. В кресле возле подставки для киев в непринужденной и элегантной позе устроился Аффад, который внимательно наблюдал за ходом игры и время от времени затягивался сигарой. Шары приветливо пощелкивали, катаясь по зеленому сукну. Сатклифф прервался, чтобы сделать глоток пива, и проговорил уже в четвертый раз:

— Черт меня побери, если я знаю, что вас мучает; я хочу сказать, ведь вы уже приняли свое дурацкое… я хотел сказать, романтически-драматическое решение… Правильно?

И он принялся с раздражением натирать мелом кий, словно это помогало ему избавиться от растерянности и досады.

Констанс, по всей видимости, рассчитывала сделать серию удачных ударов, так что промолчала и не произнесла ни слова, пока не допустила промах.

— Я уже объясняла вам, зачем мне это нужно, но вы не хотите понять. Мне нужно что-то более конкретное, реальное. Что толку от несчастного психоаналитика, когда весь мир сошел с ума?

Тоби не удалось использовать удачное расположение шаров, и он шепотом выругался.

— Бабские выдумки, — проговорил он, не соглашаясь с Констанс.

— Думайте что хотите, — выпалила Констанс. — А я собираюсь во Францию, чтобы посмотреть, нет ли там более подходящей, учитывая теперешнее мое состояние, работы. Знаю я, о чем вы думаете, — что все это реакция на гибель Сэма; но его гибель лишь ускорила события! Меня уже давно разочаровала медицина, но дело не только в этом, а еще и в том, что я родилась женщиной. Да, черт возьми, всего лишь женщиной.

— Но почему же «черт возьми»? — с любопытством произнес Аффад, так как в реплике Констанс чувствовалось отчаяние и некий подтекст. — Какое отношение ваша женская суть имеет ко всему этому — в особенности к вашей поездке?

Констанс с отчаянной решимостью терла мелом кий.

— Женщина-врач — это плохо. Мужское шаманство ей не подходит, потому что ее никогда не воспринимают всерьез, будь она даже вдвое умнее мужчины. Когда открывается дверь и вместо доктора входит всего лишь «врачиха», все надежды на исцеление сходят на нет. У больного душа убегает в пятки, когда он понимает, что ему придется иметь дело с женщиной, тогда как он предполагал иметь дело с ее мужем. Женщина может лечить, все правильно, но только мужчина, ее муж, может целительствоватъ. Конечно же, это вздор, но пациенту не объяснишь, что его инфантильная душа чувствует неправильно, потому что, заболев, человек снова становится ребенком, беспомощным и пассивным. Что может сделать женщина? Ну, естественно, она научилась у своего мужа паре уловок с лекарствами, однако ей не дано обладать непререкаемым авторитетом, отеческой теплотой и уверенностью мужчины-врача. Тоби, не соглашаясь, покачал головой.

— Ну знаете, Констанс, вы слишком все драматизируете.

Девушка нахмурилась, продолжая играть и обдумывать ответ.

Она играла, крепко сжав губы и с сосредоточенным взглядом, но как только оторвалась от игры, сердито вздохнула, дав волю своей досаде.

— Я знаю, о чем говорю, — с грустью продолжала она. — В конце концов, я несколько лет проработала практикующим врачом, прежде чем стать психиатром. Могу лишь сказать, что будь я даже семи пядей во лбу, а мне кажется, я не самый плохой специалист, моя женская суть все портит. — Помедлив, она переложила кий в левую руку и опустила оба больших пальца вниз — римский знак «убить гладиатора!». — Даже если я продемонстрирую чудеса целительства! Мы работаем, соперничая с шаманами далекой древности, пережившими века. Потребуются еще сотни лет, чтобы примирились с женщиной-врачом — если вообще получится. Невозможно ведь представить Гиппократа женщиной — хотя, прости господи, почему?