Лоренс Даррел - КОНСТАНС, или Одинокие Пути

— Вы единственная понимаете, как мне страшно. Спасибо.

Она была влюблена и вся светилась — такое не скроешь. Странно то, что они живы и в своих обличьях, тогда как кругом на много миль сплошные мертвецы, бессчетное количество мертвецов. Правильно, думал он, Констанс и я равноудалены от тьмы на круге возможностей. Не исключено, что завтра его не будет, будет дыра во тьме, которая быстро зарастет.

— Да. Я знаю, как вам страшно, — сказала она, — и в общем-то это неплохо — как реакция.

Прогулка эта, полная лихорадочных умозаключений, утомила Блэнфорда, и ему даже захотелось плакать. Он вытер глаза платком, и Кейд с неожиданной и удивительной нежностью погладил его плечо.

— Я все время говорю себе: «Зачем умирать? Зачем уходить? Здесь очень даже хорошо!»

Требовалось немало терпения, чтобы справиться с его унынием, поэтому она ничего не сказала, но еще раз помогла слуге поправить гору подушек. Неожиданно ему стало гораздо лучше. Сам он уже привык к стремительным сменам настроений.

— Та порванная тетрадь, которую вы привезли из Ту-Герц, — сказал он, — вы заглянули в нее? — Оказалось, что не заглянула. — Там записи Сэма, и среди них стихи типа:

Был он парень хоть куда,

Хвастал, мол, обласкан феями сполна,

Миссис Гилхрист ох не зря осуждена,

Так как был он парень хоть куда.

Были в тетрадке и другие пустячки, которые позабавили их, а потом ей пришлось уйти, потому что у нее была назначена встреча, а он выпил снотворную микстуру и заставил свой мозг отключиться, понемногу отпивая зеленый чай, который она оставила ему и который Кейд заварил. В полудреме вновь ему явились слоганы и пиктограммы, когда он попытался увидеть слова, приходившие ему на ум. «Тайная практика — рабство обостряет чувства любовников. Комитет кукол всем заправляет. Terrain giboyeux à vendre pour roman à clef. [243] Продаются охотничьи угодья, цена — роман под замком. Тот, кто наградит свой роман геральдическим сомненьем, должен решительным образом сбить с себя спесь!»

На этом он наконец-то крепко заснул, и его разбудил лишь серебристый звон его дорожного будильника. Не без удивления он обнаружил, что Констанс сидит возле его кровати и, глядя, как он спит, о чем-то думает. Как бы там ни было, ему приятно с ее помощью восстановить связь с жизнью — из-за боли, лекарств и усталости он уже некоторое время пребывал в сумеречном состоянии, так сказать вне реальности. Констанс же была настоящей, как мелодия. Правда, ужасно печальная мелодия.

— Он уехал! — почти шепотом проговорила она. — Ах, Обри, вот это положение!

В дверь постучали, вошел Кейд с серебряным подносом, на котором лежало письмо. Улыбаясь своей обычной хитрой потворствующей улыбкой, он сказал:

— Письмо для мистера Аффада, сэр.

Ничего не понимая, Констанс и Блэнфорд переглянулись.

— Но он уехал, — наконец произнесла Констанс.

Блэнфорд взял письмо в руки и осмотрел его. Почтовый штемпель местный, марка египетская…

— Ладно, Кейд, — резко проговорил он. — Я подумаю, что с ним делать. Можешь идти. — Когда дверь за слугой закрылась, Блэнфорд обратился к Констанс: — Отдаю его вам под вашу ответственность. Не торопитесь. Дождитесь, когда сами сможете вручить его Аффаду — лично. А там уж что будет то будет. Не спешите, не испытывайте судьбу. Подождите!

— А если я вскрою его, чтобы прочитать, чтобы быть уверенной… какое искушение!

— Это, конечно же, вам решать. Новая форма искушения для Евы. Дорогая, делайте, как считаете нужным.

Констанс встала и взяла у него письмо.

— А что если порвать его и бросить в камин? Почему бы и нет?

— Почему бы и нет? — эхом отозвался Блэнфорд.

Она постояла, держа письмо перед глазами.

— Я должна подумать. Обри, мне надо подумать.

— Он смотрел, как она медленным, растерянным шагом пересекает зеленые лужайки больницы, направляясь к стоянке, где ее ждал автомобиль. Что она сделает? Непростое решение ей нужно принять. Ни за что на свете он не взял бы на себя смелость предсказать, как она поступит.

Для историка всё — история, для него не существует никаких неожиданностей, ибо все повторяется, в этом он был уверен. В исторических книгах это всегда будет происходить в пятницу тринадцатого числа. Неудивительно, ибо человеческая глупость неистребима, и проблемы у людей всегда одни и те же. Моралист может говорить все что ему заблагорассудится. История с триумфом подтверждает победу божественной энтропии над желаниями большинства — над их надеждой на спокойную жизнь по эту сторону могилы. Для Авиньона так же, как для Рима, все это было не впервые; еще до того, как Авиньон стал городом пап, его жители видели темнокожих воинов Ганнибала, явившихся на тридцати слонах, которые своим запахом и жуткими трубными звуками вселили не меньший ужас в сердца римских легионеров, чем их кавалерия. Сегодня был измотанный Одиннадцатый танковый дивизион, вот и вся разница; много оружия свезли сюда для того, чтобы продолжить военные действия на севере. А вот препоны были все те же: извилистые реки с быстрым течением и ненадежные мосты.