Ирина Маленко - Совьетика

Да у него что, белая горячка?

Я почувствовала себя глубоко оскорбленной. Скольким еще жертвам распевал свои «Only Our Rivers Run Free” этот фрустрированный сын алкоголика с кучей неведомых мне комплексов неполноценности, вымещаемых им на противоположном поле? И так что же мне было делать с ним – плакать или смеяться?

…Сегодня была пятница, но я никуда не пошла. Хватит с меня. «Тебе нужна передышка, а сундуку – чтобы закрылась крышка» – как говорилось в туркменской сказке. Наконец-то у меня было отдельное жилье, и теперь я вполне имела право в выходные напиться и реветь дома всласть, никому не мешая. Два стакана ликера сделали свое дело…Оставалось только надеяться, что у хозяев в подвальчике, куда выходила стена моей комнаты, были звуконепроницаемые стенки. Часам к 10 я забылась в тяжелом сне.

А около полуночи неожиданно раздался телефонный звонок. Я перепугалась – уж не случилось ли чего дома с Лизой? Вскочила и, ничего не видя спросонья, стремглав сбивая на ходу мебель; рванула к телефону. Но в трубке молчали, потом я услышала какой-то далекий звук, похожий на всхлип. И трубку повесили. Пока я соображала, что же происходит, и кто же это может быть, позвонили снова. Женский голос с приятным французским акцентом после некоторого колебания попросил меня к трубке. Я была совершенно сбита с толку: кто же это может быть, и зачем я понадобилась ей в выходной в 12 ночи?

– Вы знаете Вилла? – неожиданно спросила меня незнакомка.

– Какого Вилла?

– Вилла Шарки из Роскоммона.

Будучи все еще полусонной (и не совсем трезвой), я соображала очень медленно.

– Ах, да. Это мой друг по переписке.

– Вы с ним встречаетесь?

Бог миловал, с ним я встретиться даже еще ни одного раза не успела. Вилл Шарки из Роскоммона писал стихи, играл, по его словам, на гитаре и был романтической натурой. Несостоявшийся поэт в 40 с лишним лет – каких, наверно, половина Ирландии!

– Нет, конечно. Я даже еще ни разу его живьем не видела. Только на фото.

– Правда?

– Девушка, извините, не знаю Вашего имени, ну зачем я Вам буду лгать?

И тут на том конце провода прорвало. Незнакомая француженка зарыдала, сказала, что ее зовут Амандина и начала рассказывать мне, как безумно она любит Вилла Шарки, и как до недавнего времени она и не подозревала, что он, кроме нее, пишет еще и другим женщинам, причем письма почти одинаковые – чуть ли не под копирку. Она случайно обнаружила в его бумагах и одно из моих писем с моим номером телефона и решила мне позвонить, чтобы вывести ирландского мерзавца на чистую воду. Мерзавца или нет, но она, судя по всему, была действительно по уши влюблена в этого типа, ибо через секунду после гневных обвинений в его адрес уже начинала доказывать мне, какой он замечательный. Я не спорила и вообще больше слушала, чем говорила. Мне стало ее очень жалко.

– Что я могу сделать для Вас, Амандина? Ну хотите, я вообще перестану ему писать, а все его письма мне отдам Вам?

– Правда? – она всхлипнула еще раз и почти успокоилась.

Вот таким странным образом познакомилась я с моей первой в Ирландии подругой женского пола. К концу разговора мы договорились, что в воскресенье Амандина приедет в Дублин, и мы вместе пойдем в зоопарк! Как две школьницы.

…Я вздохнула. Спать больше не хотелось. Я встала, оделась и под покровом темной ночи пошла к дому Конора: вывесить на его дверях огромный (каждая чашечка – чуть не с мою голову величиной!) купленный в благотворительном магазине за 50 пенсов бюстгальтер. Пусть знают эти ирландцы, как разбивать сердца бедным иностранным девушкам!

Как говаривал мой бывший супруг Сонни Зомерберг, «don’t mess with me !”

…Суббота. Самое главное – не проснуться посреди ночи. Потому что тогда опять часами будут лезть в голову разные мысли – и воспоминания, от которых нет спасу, и в которые хочется нырнуть, чтобы никогда больше не выныривать. Такое же чувство у меня бывает, когда я смотрю старые советские фильмы – болезненно- сладкое. Меня часто разбирают непонятные для несоветского человека слезы в конце даже самых легких и светлых из них – именно потому, что они кончились, и меня, совсем как Ивана Васильевича, пронзает мысль: «Господи, да ведь я же забыл где я! Забыл!». И вместе с тем я счастлива – оттого, что я сама, непонаслышку, жила такой жизнью, и знаю, что она и люди, показанные в этих фильмах – не сказка. И никакой Михаил Сергеевич не докажет мне, что «Маленькая Вера» – это правда, а «Тигры» на льду» – выдумки. Если кто-то имел несчастье вырасти в свинарнике, это еще не значит, что на свете существуют одни только свиньи! Или что свинячий образ жизни должен стать нормой для людей. Да и уж тем более, как может понять советскую действительность уже знакомый нам Мальчиш-Плохиш, сидящий на своем ящике печенья в обнимку с банкой варенья? Как может понять ее «пионер», добровольно топивший баньку для фашистских оккупантов и общипывавший для них кур и наверно, всю свою сознательную жизнь тайно мечтавший, чтобы его перестали звать товарищем и начали величать господином ?