Ирина Маленко - Совьетика

Это было такое странное чувство – любовь… Естественно, я не осознавала, что Жан Маре – ровесник моей бабушки, и что сама я еще под стол пешком хожу. Для меня он был человеком без возраста. И что он – не Фандор, для меня было неважно. Мне не было дела ни до того, увижу ли я его когда-нибудь наяву (он и так был со мной больше чем наяву – в моих мечтах, то есть постоянно!), ни уж тем более до его сексуальной ориентации (о такой ерунде мы, слава богу, вообще тогда не знали. Это именно тот случай, когда знание – вовсе не сила, и меньше знаешь – крепче спишь.) Мне было хорошо от самого сознания, что он где-то существует на свете.

Ну, а вскоре в моей жизни появились индейцы. И Гойко Митич. Не было на свете никого благороднее и красивее его героев! А «бледнолицый» с тех пор прочно стало одним из самых страшных в моем лексиконе ругательств. Так еще будучи дошколенком я узнала, что такое колонизаторы и имперское «цивилизаторство» – то, чего на Западе как следует не знают даже выпускники средних школ: таким «мелочам» здесь не учат! А то в школьной программе не останется места для холокоста…

– Неужели все это правда было, мама? Неужели индейцев вот так уничтожали? А почему? Разве нельзя было просто жить с ними вместе? Ну и гады же они, эти колонизаторы! И как их только земля носит! А сейчас индейцы еще остались?- расспрашивала я. Так я узнала еще одно новое для себя слово – «резервация»…

Герои Гойко Митича, несмотря на все свое бесстрашие, нуждались в защите гораздо больше, чем какой-то Фандор. Распустив волосы (что, по понятиям моей бабушки, выглядело очень неопрятно, но как иначе стать похожей на индейца?), подвязав лоб повязкой и накрасив лицо старой маминой губной помадой, с улюлюканием гоняли мы с подружками по улице с самодельными луками и стрелами в руках. Мы вызволяли из резерваций целые племена, а жадные до чужого, загребущие бледнолицие у нас усаживались на корабли и отпенделивались нами – после хорошей порки крапивой, чтоб неповадно было обижать слабых! -обратно в свою поганую Европу! Пусть сидят там и не рыпаются.

Затертая фотография Гойко Митича в роли Зоркого Сокола каждую ночь лежала у меня под подушкой. Да, именно это и есть настоящая любовь – когда у тебя с твоим героем общие цели и идеалы!

Я еще не знала толком, что происходит в мире. Но я рано осознала, что мы – по верную сторону баррикад. Что есть на свете страшное зло – но зло это находится где-то далеко, почти на другой планете. Однако не бороться с ним нельзя – оно похоже на раковую опухоль, которую если не вырезать, то она в конце концов захватит и здоровый организм. А в том, что наш организм – здоровый, не было сомнения у меня. Люди вокруг были добрые – не только родные, но и чужие; жизнь – неспешная и спокойная, без страха и сомнений. Ворчали только по каким-то мелочам. Иногда из любопытства слушали какой-нибудь «Голос Америки», но когда там нудными голосами начинали читать церковные проповеди или скучнейшую тягомотину «Архипелага ГУЛАГа», приемник быстро выключали. Не от какого-то страха – просто потому, что никому у нас это не было интересно.

Время от времени в программе «Время» торжественно сообщали, что наконец-то еще одна африканская страна в тяжелой борьбе добилась независимости. Среди этих стран помню Гвинею-Бисау, Анголу, Мозамбик. Помню – правда, смутно – как произошла революция в Эфиопии. Я была еще слишком мала, чтобы знать подробности о режиме апартеида в ЮАР и иногда путала ее с Южной Родезией. Но особенно в память врезались два события той поры: празднование победы вьетнамского народа над американскими агрессорами (его показывали по нашему телевидению «вживую» – помню, как мы дома кричали хором «ура!», когда над Сайгоном взвился вьетнамский флаг) и – словно черная грозовая туча навалилась на землю, сентябрь 1973 года, Чили, убийство президента Альенде и зловещий,пря чущий глаза за стеклами темных очков Пиночет. Мы презрительно называли его Пиней. Песня «El pueblo unido jamas sera vencido” окружала меня в то время буквально со всех сторон. От нее по коже шли мурашки. Потом пошли появляться рассказы о пытках, о Викторе Хара и об его отрубленных фашистами руках…

– Мама, а почему же наша страна ничего не сделала, чтобы не дать этому гадкому Пине с его хунтой сделать переворот? – допытывалась шестилетняя я. Что могла мне на это ответить мама? Прочитать лекцию о «доктрине Брежнева»? Конечно, она могла бы рассказать мне о принципе невмешательства во внутренние дела других государств – который, кстати, «цивилизованные» западные господа, никто не отменял и по сей день! Но я бы в таком случае непременно спросила: «Тогда почему же эти наглые американцы лезут везде, будто им там медом намазано?»…