Джонатан Фоер - Вот я

— Одна из режиссеров.

— И ее зовут, как меня?

— Нет.

— Это та рыжая?

— Нет.

— Знаешь, мне все равно.

— Хорошо. Тут не о чем волноваться.

— Как это началось?

— Ну, просто… сложилось. Как бывает. Это было…

— Мне даже не интересно.

— Никогда не шло дальше слов.

— И долго это у вас?

— Не знаю.

— Знаешь, конечно.

— Месяца четыре.

— И ты предлагаешь мне поверить, что четыре месяца каждый день ведешь откровенную эротическую переписку с женщиной с работы и это ни разу не привело ни к какому контакту?

— Я тебя не прошу верить. Я говорю правду.

— Самое грустное, что я тебе верю.

— Это не грустно. Это дает надежду.

— Нет, грустно. Ты единственный человек, которого я знаю или о котором думаю, кто способен писать такие наглые сообщения, а жить таким паинькой. Я и правда верю, что ты писал какой-то женщине, будто хочешь полизать ей очко, и даже пойманный на слове сидел рядом с ней каждый день четыре полных месяца, не позволяя себе сдвинуть руку на шесть дюймов, чтобы коснуться ее бедра. Не находя в себе такой смелости. И даже не давая ей сигнала, что она вполне может принять твою трусость и сама положить руку тебе на бедро. Подумай, какие сигналы ты посылал ей, чтобы ее дырка все время мокла, но рука не тянулась к тебе.

— Джулия, это слишком.

— Слишком ? Ты это серьезно? В этой комнате только ты не знаешь, что такое слишком.

— Я знаю, что зашел слишком далеко в этих сообщениях.

— А я тебе говорю, что ты не достаточно далеко зашел в этой жизни.

— Как тебя понимать? Ты хочешь, чтобы я с кем-нибудь спутался?

— Нет, я хочу, чтобы ты писал мне субботние письма. Но если ты предпочитаешь строчить порнографические послания кому-то другому, тогда да, я хочу, чтобы ты с ней спутался. Потому что тогда я смогу тебя уважать.

— В этом нет никакого смысла.

— Вовсе нет. Я бы уважала тебя гораздо больше, если бы ты ее трахал. Это бы мне доказало то, во что мне все труднее и труднее верить.

— И что это?

— Что ты вообще человек.

— Ты не веришь, что я человек?

— Я не верю, что ты вообще тут.

Джейкоб открыл рот, не зная, что сейчас произнесет. Он хотел вернуть все, что она ему вывалила: ее истерики, ее противоречия, слабость, лицемерие и злобность. Еще он хотел признать, что все сказанное Джулией правда, но дать поправку на обстоятельства — не во всем виноват он. Он хотел одной рукой вести кладку, а второй обрушивать на нее кувалду.

Но вместо его голоса прозвучал голос Бенджи:

— Вы где?! Кто-нибудь!!

Джулия громко рассмеялась.

— Чего ты смеешься?

— Мой смех ничего общего не имеет с тем, что будто бы не все потеряно.

Это был нервный смех протеста. Темный смех предвидения конца. Благоговейный смех зашоренности.

Бенджи снова позвал в микрофон монитора:

— Кто-нибудь! Кто-нибудь!

Они замолчали.

Джулия поискала в темноте глаза мужа, чтобы поискать в них.

— Кто-нибудь!

Когда Джейкоб спустился, успокоив Бенджи, Джулия уже заснула. Или безупречно изображала сон. Джейкобу не спалось. Читать не хотелось — ни книгу, ни журнал, ни даже блог о недвижимости. Телевизор смотреть — тоже. Писать не получится. Мастурбировать тоже. Ни одно занятие не привлекало, все показалось бы постановкой, притворством.

Он отправился в комнату Сэма, надеясь, что созерцание его спящего первого ребенка подарит несколько мгновений душевного покоя. Зыбкий свет выполз из-под двери в коридор, затем втянулся обратно: волны цифрового океана по ту сторону. Сэм, всегда бдительно оберегавший свою территорию, услышал тяжелые шаги отца.

— Пап?

— Один и без оружия.

— Ага. Ты там стоишь? Тебе что-то нужно?

— Можно войти?

Не дожидаясь ответа, Джейкоб отворил дверь.

— Риторический вопрос? — спросил Сэм, не отводя глаз от экрана.

— Чем занимаешься?

— Смотрю телик.

— У тебя нет телика.

— На компе.

— Ну так разве ты не компьютер смотришь?

— Конечно.

— И что идет?

— Да все.

— А что ты смотришь?

— Ничего.

— Найдешь секунду?

— Да: один…

— Это был риторический вопрос.

— А…

— Как дела?

— Это мы разговариваем?

— Ну, я начинаю.

— Все нормально.

— Классно, когда все нормально?

— Что?

— Не знаю. Кажется, я где-то такое слышал. В общем… Сэм…

— Единственный и костлявый [10]  Автор обыгрывает оборот "the one and only" — единственный и неповторимый ( англ. ). .

— Зачет. Короче говоря, вот что. Извини, что гружу. Но… Эта ситуация утром в Еврейской школе…