Александр Проханов - Выбор оружия

Утром его разбудили команды, крики, топотание ног. У казармы выстраивались шеренги, толпились люди, сбегались со всех сторон, занимая место в строю. Звучали барабаны и рыкающие, рыдающие жестяные трубы. Толпа колыхнулась, отломилась от стен казармы, неровным строем стала приближаться, колыхая автоматами, длинными, похожими на цепы палками, разношерстая, полувоенная, в камуфляже и пестрых рубахах. Белосельцев затравленно смотрел на толпу, чувствуя, что она накатывается сюда, на край пустыря, где располагалась тюрьма, и ее рыкание, стук, летящая к солнцу пыль направлены на него, несут ему беду и страдание.

Остановились, выравнивались, образуя полукруг. Топотали под окрики командиров, укладывая на плечи палки и автоматы. Пыль из-под их ног летела сквозь клетку, и казалось, они ногами гасят дымящую землю.

На пороге казармы возник красный берет сержанта. Командир мятежников приближался, сопровождаемый свитой, и, когда он приблизился, ряды повстанцев огласились криками радости, в воздух взметнулись автоматы и палки. Земля под ногами задымила сильней, и Белосельцев чувствовал губами пролетающую сквозь колья пыль.

Сержант Ламета подошел к клетке, в которой понуро, как маленькая, похудевшая от недугов свинка, прятался Грей. Что-то насмешливо говорил, указывал длинным пальцем, выворачивал кувшинообразные губы. Сопровождавшая его охрана смеялась, тоже показывала на Грея пальцами, плевала сквозь колья.

Сержант подошел к Белосельцеву. Было желание отступить в дальний угол, уклониться от воспаленных глаз, кислого запаха, маслянистой, дырчатой кожи. Но он остался стоять, выдерживая долгий ленивый взгляд сержанта. Широкие неповоротливые губы зашевелились, из них пролились густые, тягучие, как клей, слова:

– Сегодня мы убьем того, кто убивал наших людей. – Он кивнул в сторону клетки, где сидел черный пленный. – А завтра убьем тебя, который помогал ему убивать… Смотри, как завтра мы будем тебя убивать… Не ешь и не пей на ночь, тогда проживешь дольше…

Он отошел, направился к чернокожему пленному, который при его появлении поднялся, подался вперед, словно его магнитом подтянуло к решетке. Сержант что-то сказал ему, тихое, неразличимое, и отошел. Пленный остался стоять с вытянутой шеей, наклонившись к решетке, словно окаменел от услышанных слов.

Красный хохол сержанта двигался вдоль рядов, которые волновались, голосили, изрыгали жестяные рокоты и барабанные стуки.

От этих звуков у Белосельцева ныло сердце. Что-то готовилось, близилось, обрекало его. Творилось ему в назидание, преподавало какой-то страшный урок, быть может, последний в жизни. И этот урок был не от Бога, а от населявших Землю помраченных людей, творивших жизнь по собственному образу и подобию, украшавших эту жизнь зрелищами мучений и казней.

Двое, вооруженные палками, вышли из рядов, приблизились вплотную к клеткам, очертили на земле круг. Встали, держась обеими руками за палки, словно готовились играть в лапту. Двое других бегом направились к клетке, где сидел пленный солдат. Отворили дверь, выволокли его наружу. И тот, заплетаясь ногами, полуголый, худой, бежал вместе с ними, послушный, торопливый, безропотно исполняя их волю, хотя эта воля влекла его в смерть.

Вбежали в круг. Погонщики с палками что-то показывали пленному, тыкали в землю, с силой пригибали его. Пленный застыл, согнув костистый позвоночник, выставив черные худые лопатки, упираясь в землю длинным выгнутым пальцем.

Сержант обратился к строю с неразборчивой громкой речью. Выкликал, воздевал руки вверх, кидал их в сторону пленного, яростно крутил красным беретом. Сподвижники ревели в ответ, выбрасывали вверх кулаки, автоматы, палки. Сержант шагнул к земляному кругу. Шлепнул в ладони. Погонщик с палкой влепил в ягодицы пленного громкий удар, и тот от удара кинулся вперед, перебирая худыми ногами, по кругу, вытянув руку к центру, воткнув в землю палец, словно был привязан к невидимому, вбитому в центр костылю. Бежал, подымая пыль. Белосельцев видел его пятнистые штаны, ягодицы, худые ребра, блестящее, ставшее мокрым лицо, на котором был открыт рот с красневшим языком и ярко сверкали белки. Иногда он не мог удержать палец, отрывал его от земли, выносился за пределы круга. Тогда погонщики палками возвращали его обратно, и он, как живой циркуль, бежал по окружности, вонзив в центр заостренный палец.

Белосельцев следил за истязанием, желая, чтобы пленный разогнулся, кинулся прочь, работая локтями, высоко, как бегун, подымая колени, уносясь от мучителей, уклоняясь от автоматных очередей. Но тот был заколдован, помещен внутрь смертельного круга, бежал, как обезумевший таракан. Ребра ходили ходуном, глаза выпучивались, красный язык вывалился. Он начинал запинаться, падал, вскакивал, ошалело искал центр, куда нужно было воткнуть палец. Охранники понукали его ударами, били громко и зло. Сержант в красном берете жадно следил. Нетерпеливо, как болельщик, взмахивал кулаками. Толпа смяла шеренги, надвинулась, обступила место казни. Грохотали барабаны, ревели жестяные раструбы.