Мортен Браск - Девочка и мальчик

Лифт опускается на самый нижний подвальный этаж. Останавливается с резким толчком, дверь отъезжает в сторону, и перед нами открывается пустой коридор. Тут внизу прохладно, температура заметно ниже по сравнению с жарой на улице. Парень выкатывает Майю из лифта и катит по коридору. Коридор широкий, тут могли бы разъехаться две машины. Пол блестящий, как будто его покрыли лаком. Стены выкрашены в цвет охры. Под потолком тянутся толстые и тонкие трубы, они проходят так близко к потолку, что практически срослись с ним, какие-то сворачивают и обрываются в стене, другие, наоборот, появляются.

Лампы в потолке установлены через каждые десять метров. На узкой нейтральной территории между двумя соседними лампами успевает сгуститься таинственный мрак, прежде чем свет следующей лампы заявляет о своих правах. Наш провожатый ведет нас дальше, не останавливаясь, мы все идем и идем по бесконечному коридору. Эхо наших шагов отражается от стен. По пути мы минуем перекрестки коридоров, где не горит свет.

Я представляю себе этажи над нами, эти тонны бетона, стали и стекла, сотни сотрудников, пациентов, лежащих в кроватях, и знакомых, пришедших их навестить, все эти операционные и приемные… Я начинаю испытывать страх, когда думаю об этих тоннах, о том, каких усилий стоит удерживать эту махину. На лице нашего спутника по-прежнему ничего нельзя прочесть, он идет вперед своей немного утиной походкой и сутулится.

Проходит не меньше четверти часа, прежде чем он останавливается перед двустворчатой дверью. Тянет за шнур, свисающий с потолка, дверь открывается, и мы оказываемся в коридоре поуже, напоминающем коридоры на верхних этажах. В стенах по обе его стороны ниши с дверьми, ведущими в офисы или палаты. Эта больница крупнейшая в стране, я в курсе, но я бы ни за что не поверил, что подлинные ее размеры настолько превосходят надземную часть, доступную взгляду.

Наш провожатый закатывает Майю в одну из ниш, дверь открывается автоматически. За дверью приемная, ничем по виду не отличающаяся от прочих приемных в больнице. Тут почти никого. Только пожилая чета. И в углу у самой стены арабской наружности мужчина. Лицо у него дергается от тика, губы все время двигаются, открываются, закрываются, открываются, закрываются. Он молится или разговаривает сам с собой.

В одном из концов приемной расположена дверь с матовым стеклом. Наш провожатый стучит в стекло и открывает дверь. Я слышу доносящийся из кабинета женский голос. Парень кивает нам, показывает на открытую дверь. Мы можем войти. Он выходит из приемной обратно в сеть коридоров.

Психиатром оказывается женщина-блондинка. Кожа у нее бледная, почти белая. Возможно, из-за того, что мы в подвале, в свете неоновых ламп. Она делает мне знак подкатить коляску к письменному столу. Я сажусь на стул рядом с Майей. Врач читает что-то на мониторе своего компьютера.

– Насколько я понимаю, вас доставила сюда скорая, – говорит она. – Было подозрение на сердечный приступ.

Майя молчит.

– Да, врачи скорой посчитали, что нам необходимо поговорить со специалистом, – говорю я.

– Я вижу отметку в журнале, что вы только что потеряли детей.

– Да.

– Постарайтесь описать мне сегодняшние события. Что такое случилось, что заставило вас подумать о сердечном приступе?

Я жду, что Майя сейчас заговорит, но она ничего не отвечает. Смотрит вниз, на свои колени.

– Ты не хочешь рассказать? – спрашиваю я.

– Я хочу поговорить с ней с глазу на глаз, – говорит Майя.

– Вы хотите, чтобы мы остались одни? – спрашивает психиатр.

– Да.

Я поворачиваюсь к Майе.

– Хочешь, чтобы я вышел?

Она не поднимает глаз.

– Да, я хочу, чтобы ты нас оставил, – говорит она.

В ее голосе нет злости.

– Не могли бы вы подождать в приемной? – просит психиатр.

– Конечно, – отвечаю я.

И продолжаю сидеть.

– Почему ты хочешь, чтобы я вышел? – спрашиваю я.

Она молчит.

– Майя.

Поворачивает голову, но избегает моего взгляда.

– Просто выйди.

Когда я возвращаюсь в приемную, мужчины с арабской внешностью там уже нет. На том месте, где он сидел, лежит грязная бейсболка. Я сажусь на скамейку, опершись руками на колени. Рядом со скамейкой стоит комнатная береза. Искусственная, листья из нейлона. Я зажимаю листик двумя пальцами. Знаю, что он искусственный, и все же ожидаю почувствовать в пальцах лист, но ощущаю только прикосновение синтетики, вызывающее отвращение, поскольку она так напоминает живой лист, но она не живая. Зачем ставить искусственное дерево тут, в приемной отделения психиатрической помощи, чего они хотят добиться, вызывая такую иллюзию, кому это может быть в радость?