Гюнтер Гёрлих
Девочка и мальчик
Девочку спрашивают, как ее зовут и где она живет.
— Катрин Шуман, — говорит девочка, — Шуман с одним «н», Симон-Дахштрассе, пятый этаж. Знаете, у Варшауэр Брюкке.
— Знаю, — записывая, резко бросает регистраторша. Она, видимо, торопится, хочет идти обедать: время близится к двенадцати.
— Сколько лет? — спрашивает она.
— Четырнадцать, — отвечает Катрин Шуман, — скоро пятнадцать.
Регистраторша недоверчиво взглядывает на нее:
— Четырнадцать? Я бы дала на два больше. Уж так ты выглядишь.
«Что с ней, — думает Катрин, — я же ей ничего не сделала. Это ее работа, и я не в игрушки играть пришла… А как она ногти намалевала, лиловые. Никогда еще такого не видела».
Девочка чувствует себя несказанно усталой, даже рассердиться не в силах. В другой ситуации она бы за словом в карман не полезла.
Ей сделали укол, лекарство начинает действовать. Ей сделали даже два укола, один противостолбнячный, второй успокаивающий, чтобы уменьшить боль, как сказал врач.
Врач отнесся к ней совсем иначе, чем регистраторша, он очень осторожно снял повязку и сказал:
— Сейчас все будет хорошо, еще чуточку потерпи. Ну и рана. Как это случилось?
— Коньком, полозом, — объяснила Катрин сдавленным голосом, ей же было чертовски больно.
Но она не стонала, нет. Не в ее, Катрин Шуман, правилах сразу реветь, чуть что случилось.
Врач обработал рану и наложил новую повязку. Девочку он утешил:
— Ходите в брюках, так никто ничего не заметит. Будете слегка прихрамывать, а боль пройдет через день-два. У вас глубокая рана. Все могло кончиться значительно хуже. Полозом и кость раздробить можно. Через три дня приходите. А сейчас я пропишу вам таблетки. Вы бы поплакали, иной раз помогает.
Так с ней говорил врач. А регистраторша? Она продолжает допрос:
— Отец, мать, имена. Место работы?
— Дитер Шуман, отец. Работает в железнодорожных ремонтных мастерских у моста Варшауэр Брюкке. Маму зовут Марианна. Работает на электроламповом. На конвейере. Люминесцентные лампы. Как у вас над умывальником.
— И завод тоже у Варшауэр Брюкке, а?
— Да, на другой стороне.
— Ну вот, теперь мы знаем точно, хм, все собрались у Варшауэр Брюкке, — хмыкает регистраторша.
Катрин снова слышит раздражение в ее тоне и хотела бы спросить, почему она с ней так разговаривает. Но тут регистраторша равнодушно замечает:
— В следующий раз принеси страховое свидетельство. Его всегда нужно носить в сумке.
Регистраторша выходит из-за письменного стола и, шагнув к зеркалу, включает лампу, вплотную придвигает лицо к зеркалу, рассматривает его — она, видимо, близорука.
Катрин поднимается, но вздрагивает от боли. Прихрамывая, идет она к двери, еще раз убеждаясь, что люди бывают такие и этакие. Если в коридоре, у кабинета врача, тот мальчик ее не ждет, ей придется подумать, как добираться до дому. Хорошо бы, он не сбежал потихоньку. Нет, мальчик ждет в коридоре. Он привез ее сюда, именно ему она обязана своей раной. Но мальчик не виноват, нет, правда не виноват. Он чертил на льду дуги и петли, а Катрин загляделась. Вот оттого, что Катрин Шуман замечталась, они и столкнулись.
Мальчик, стало быть, ждет в коридоре у двери и вскакивает, когда девочка выходит из кабинета.
— Вот так да, какая же ты бледная! — удивляется он.
Но и он, мальчик, такой же бледный.
— Ладно, — отвечает Катрин, — только брюки пропали. Не починить, видно.
— Купим новые, — решительно заявляет мальчик, — чего там. Иначе зачем у моих родителей страховка!
Они стоят друг против друга и внезапно смущаются. Знакомы они всего какой-нибудь час. Столкнулись на льду, не раньше. Катрин растянулась и сразу даже ничего не почувствовала, но секунда — и ее пронзила острая боль.
Мальчик подтащил ее к борту катка. Куском бинта перевязал как смог рану, сбегал за своим мопедом и привез ее сюда, в поликлинику.
— Я отвезу тебя домой, — говорит мальчик.
На нем серо-зеленая куртка и застиранные джинсы. Белокурые волосы не слишком длинные. А глаза кажутся в эту минуту очень большими.
Читать дальше