Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

– Ну, в общем…

– Любуйся на здоровье. И попутно решай, что именно будем сегодня смотреть. Весь ад я тебе показать не смогу при всем желании. Коллекция огромная, сто лет собирали.

От этих слов Беда окончательно успокоился: значит, ему предстояли не вечные муки, а всего-навсего познавательная прогулка со знающим гидом. Правда, директор по развитию ни малейшего доверия не внушал, но ведь и выхода по-прежнему не было. Оставалось прикинуться любознательным туристом.

– И с чего начинается коллекция? – бодро спросил он. – В смысле, с какой эпохи?

– Перед тобой, как я уже сказал, ад современного искусства, – с важным видом принялся объяснять гид. – Современность же обычно отсчитывают от импрессионистов. Это ведь они первыми Божий мир искажать начали, гады.

Демон Синькин произнес эти слова привычно, как нечто давно известное. Ни скорби, ни гнева по поводу искажения Божьего мира импрессионистами в его голосе не слышалось.

– А почему искажать? – заступился за коллег Беда. – Они как видели, так и писали. Клод Моне, говорят, вообще был инвалид по зрению – близорукий, да еще с катарактой.

– Совершенно точно! – подхватил демон. – Именно поэтому мы их держим в полной сохранности, не подвергая никакой обработке. Просто живут себе в отдельном круге на всем готовеньком. Могут даже пейзажи писать. А настоящий совриск, брат Беда, начинается с авангардистов. Вот этими мы занимаемся уже на полном серьезе. Понял?

– Понял. Значит, и Ван Гог у вас есть?

– Есть.

– А Малевич?

– И Малевич.

– И Энди Уорхол?

– Еще какой! Тебе понравится.

– Слушай, я тогда не знаю, кого лучше посмотреть. А всех нельзя?

– Всех не выйдет. Самое большее, что могу для тебя сделать по старой дружбе, Бедюша, это провести обзорную экскурсию чуть длиннее, чем обычно. Но ты не переживай. Бог даст, не в последний раз. Еще приедешь, подольше у нас задержишься. Итак, начнем с общей панорамы. Поди-ка сюда!

Кондрат подвел гостя к краю смотровой площадки и принялся объяснять:

– Видишь пандус? Витки перетекают друг в друга, и весь ад кажется единым целым. Но так было раньше, до меня, а я тут навел порядок. Теперь экспозиция делится на три больших отдела по три круга в каждом. И нумерация, кстати, сохранилась, только она, как в современном хит-параде, обратная: верхний круг – девятый, а нижний – первый. Теперь смотри, как все устроено в содержательном плане. Три верхних, самых легких круга, – это исказители репрезентации. Врубаешься?

Беда задумался:

– Ну, в общем, да. Те, кто решил изображать не мир, а…

– …а свое восприятие мира, совершенно верно. В верхнем, девятом круге отдыхает мэтр Моне со своей близорукой братией, ниже – постимпрессионисты, в том числе твой любимый Винсент, а в седьмом отделе начинаются уже серьезные дела – первый авангард, кубисты.

– Значит, и Пикассо там?

– Пикассо содержится по очереди в нескольких отделах. Иначе никак, много натворить успел. С большими художниками всегда такой геморрой: или устраивай им персональный ад, или хоть сам за них сиди в разных кругах. Но ты смотри дальше. Следующие три круга – репрезентирующие нерепрезентабельное. Другими словами – те, кто считал, что надо изображать не поддающееся изображению. Тут тебе и сюрреалисты, и абстракции всех видов. Понял?

– Вроде да.

– Наконец, три нижних круга – нерепрезентирующие. То есть концептуалисты всех мастей: Дюшан, Кляйн, Кошут, да кого там только нет!..

– А Мандзони? – с живым интересом спросил Беда.

– И Мандзони.

Мухин наклонился над пропастью, уже совсем свободной от тумана, и разглядел далеко внизу блестящую ледяную поверхность.

– Эй, погоди, а что на самом дне?

– Ишь ты, опять стихами заговорил. А ну, спроси-ка в рифму, брат, тогда ответ и даст Кондрат! Какая рифма к слову «дне»? Да неужели «Клод Моне»?

– Кончай издеваться! – обиделся Беда.

Однако демон только начал входить во вкус стихотворства. Он принял классическую позу и с чувством продекламировал:

– Зайцу? – прервал его Мухин. – У вас что, сам Йозеф Бойс сидит?

– А как же! Только он не сидит, а лежит. Ну, короче, кого выбираешь?

– Вниз хочу, ясный пень! Да поскорее! Слушай, но мы ведь мимо верхних все равно пройдем?

– Не пройдем, а проедем.