Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

– А теперь, отцы, слушайте меня внимательно, – сказал Кондрат Синькин, поднимая на вилке охренительный огурец. – Пришло вам время узнать истину. Сейчас я объясню, что такое искусство и как стать востребованным на его рынке.

Художники притихли. Пухов хотел сказать что-то ехидное, но Редька двинул его локтем под ребра, и бойкий баталист прикусил язык.

– Рынок современного искусства, – произнес Кондрат в наступившей тишине, – начинается со структурной самоорганизации комплексов социальных инстанций и механизмов, наделенных не только определенными функциями по актуализации символического капитала, но и обязывающей совокупностью конвенций. При этом цена, значение и признание произведений совриска основаны на собственных регулятивных механизмах отбора и канонизации, а не на вкусах потребителя, как то принято на рынке массового производства товаров. Поняли?

Анималист Шаманов мотнул головой, как лошадь. Остальные сидели неподвижно, словно парализованные, и молчали.

– Короче, перевожу, запоминайте, – отчеканил куратор. – Искусством в современной России считается только то, что я, Синькин Кондрат Евсеевич, назначу искусством. А востребованными вы можете стать, если будете меня слушаться.

Художники разом загомонили:

– А кто вас уполномочил?

– Да кто ты такой?!

– А ты знаешь, сколько у нас на юбилейной выставке народу побывало? Три тысячи! Три!

– Варяг!

– Спокойно, спокойно, граждане! – попытался перекричать их Кондрат. – Мнение публики, как я сказал, не учитывается! Мнение изготовителей сувениров тоже!

– Да ты прыщ на ровном месте, и будь моя воля…

– Граждане жанристы, анималисты, баталисты и маринисты! – до предела возвысил голос Кондрат. – Послушайте меня внимательно! Вся ваша маринистика на ближайшие год-полтора замораживается. Город объявляется территорией совриска. Призываю вас не дурить, не сопротивляться инновациям и мирно переходить к новой культурной парадигме!

Однако мирно переходить художники не желали. Они обступили приезжего со всех сторон, готовые броситься на него по первому знаку председателя. Лысина монументалиста Шашикашвили покраснела, как помидор. Искусствовед Жарова держала альбом двумя руками перед грудью, словно собираясь ударить им Синькина по голове.

– Погодите, товарищи! Переговоры не окончены, – охладил их пыл Редька. – Присядьте, пожалуйста! Присядьте!

Художники неохотно расселись по местам, и председатель спросил официальным тоном:

– Так что же вы нам предлагаете, господин Синькин?

– Я предлагаю вам полноправное сотрудничество, – ответил Кондрат. – Соединим ваши и наши возможности. У меня есть знание рынка, связи и деньги, а у вас…

Тут он сделал паузу и, хитро прищурившись, спросил:

– А как вы думаете, граждане Айвазовские, что у вас-то есть? Кроме спиногрыза?

Художники молчали.

– Ну… Да рисовать вы умеете! – торжественно провозгласил Кондрат. – Только поэтому я с вами и разговариваю. В Москве рисовать перестали лет двадцать назад, и теперь этот навык полностью утрачен. Про заграницу даже не говорю. А вы пока умеете – я же выставку видел внизу, когда шел сюда. Вот. А у нас скоро медвежья тема широко пойдет. Вечный символ России. Значит, понадобятся люди, способные худо-бедно нарисовать медведя. Ну, кто может?

Все посмотрели на Шаманова-Великанова.

– А, точно! – сообразил Синькин. – Ты же анималист, да? Слушай, а это ты пьяного орка на лосе нарисовал? Ну там, внизу?

– Сам ты пьяный орк, – обиделся Шаманов. – А это могул. Они на боевых лосях сражались.

– Ну, что я говорил! – хлопнул себя по коленям Кондрат. – Продадим вас со свистом по этнической квоте, вы и охнуть не успеете. Короче, господа Шишкины и Пышкины! Утрите ваши сиротские слезы и следуйте за мной! Каждому найдется место в проекте. Председатель, наливай давай! Утрите слезы, вам говорят! Я продаю вас на Запад!

Редька поднялся, взял бутылку путинки, но, вместо того чтобы наполнить стаканы, подошел к холодильнику и убрал ее на верхнюю полку. Потом вернулся к столу и в наступившей тишине очень спокойно и ровно сказал:

– Медведе́й, Кондратий Евсеевич, мы вам рисовать не будем.

– Вы чего, граждане? – удивился Синькин. – Для вас же стараюсь. Вашему краю от меня сплошная польза, движуха и расслабление.

– Не надо нам движухи, – ответил Редька и тем же ровным тоном произнес: – Пошел вон!

Художники разом вскочили, словно ждали этого сигнала. Буря поднялась мгновенно.