Самид Агаев - Седьмой Совершенный

— Стойте, вы арестованы.

Ахмад Башир повторил свое ругательство, прибавив к нему еще и отцов противника. Один из солдат, видимо самый обидчивый сделал выпад, который Имран успешно отразил. Отбив саблю кинжалом, он, сделав шаг вперед, схватил левой рукой солдата за запястье, а правой рукой всадил ему кинжал в грудь. То, что происходило дальше, рука романиста описать не в силах. Можем только отметить, что из звуков в коридоре преобладали: металлический лязг и яростные возгласы. Имран сражался, как лев и уж если мы взяли примером представителя фауны, то Ахмад Башира было бы уместно сравниться с медведем. Он все-таки последовал совету Имрана и отнял саблю у ближайшего солдата, правда, ценой потери двух своих пальцев. В этой схватке они одержали победу, правда, безрезультатную. Оставшиеся в живых офицер и начальник тюрьмы отступили за решетку, преграждающую коридор и успели ее запереть, отрезав нашим героям, путь к спасению. Четверо дейлемитов лежали бездыханные в луже крови. Ахмад Башир вновь произнес непристойное слово, означающее одновременно, что все кончено и кончено плохо.

Он бросил на каменный пол скользкий от крови кинжал. Оторвал от рубахи полоску ткани и стал перевязывать руку, останавливая кровь.

— Что-то сегодня ты особенно сквернословишь, — тяжело дыша, сказал Имран.

Он был весь залит кровью от множества порезов.

— Наверное, сейчас все заживет, как на собаке, — завистливо сказал Ахмад Башир.

Послышался топот ног и новые голоса. Ахмад Башир посмотрел в сторону решетки. Начальник тюрьмы пытался незаметно для других, делать ему какие-то знаки. Сзади него показался отряд вооруженных людей. Это была поднятая по тревоге караульная команда.

— Пора бы уже им, — тревожно сказала Фарида, она не находила себе места от волнения, ходила по комнате, то и дело подходя к двери, выходящей на улицу и прислушивалась к звукам.

— Хватит уже тебе, — раздраженно сказала Анна, — и ходит и ходит, голова кружится. Ахмад Башир сказал, что если получится, то они придут на рассвете.

— Получится, а если не получится?

Фарида не могла справиться с собой, ее бил нервный озноб. Она вышла во внутренний двор и, поглядев на небо, воскликнула:

— Это что, не рассвет по твоему, звезд почти не видно.

— Рассвет, это когда солнце встает, — пыталась успокоить ее Анна.

— Много ты понимаешь, — огрызнулась Фарида, — рассвет, — это когда светает, светло становится, понимаешь?

Анна пожала плечами.

— Дура, я дура, — горестно сказала Фарида, — Ну придет он, и что. Какими глазами он на меня будет смотреть, что у него за это время любви прибавилось ко мне? Сколько лет я его ждала.

— Ты так говоришь, как будто у тебя был выбор.

Анну с детства отличала любовь к истине.

— А что ты думаешь, был, — вызывающе сказала Фарида, — староста нашей деревни, между прочим, всегда ко мне подкатывался.

— А ты что же?

— Я замужняя женщина, — холодно сказала Фарида, — у нас говорят, что второй раз замужнюю женщину может обнять только могила. Скажи лучше, чьего ребенка ты носишь?

— Нет, ты действительно дура, — в сердцах сказала Анна, — я тебе уже сто раз говорила, что это ребенок Абу-л-Хасана.

— Сама дура, — беззлобно сказала Фарида.

Она подошла к Анне, заглянула ей в глаза, и неожиданно сказала:

— Может быть, я и дура, но если удастся спасти Имрана, я буду рада видеть тебя в качестве его второй жены.

У Анны слезы навернулись на глаза, она спросила:

— А этот ребенок?

— Вырастим.

Анна тяжело вздохнула.

— У нас не принято многоженство.

— Какая же ты неблагодарная, — рассердилась Фарида, — ты, что же хочешь, чтобы я ушла, оставила его тебе и не мешала вам.

— Прости меня, — сказала Анна, — я не могу сейчас об этом думать, конечно, ты права.

— Так ты согласна? Мне бы хотелось иметь определенность до того, как он появится здесь.

— Кто-то идет, — вместо ответа сказала Анна.

Обе прислушались. Шаги, кашель. Появился старик, хозяин дома.

— В тюрьме шум, — сказал он, — полиция окружила тюрьму. Боюсь, что дело неладно.

Через три дня, когда женщины совсем потеряли надежду, в дверь постучал человек и передал записку из тюрьмы.

Анна, с трудом разбирая неровный почерк Ахмад Башира, прочитала следующее:

«… Дело не выгорело, а точнее дело дрянь. В последний момент мы попались, но нас никто не предал, стечение обстоятельств. Нас отправляют в Багдад. Имрана, как пророка, а меня как сообщника. Пророк, кстати, меня очень беспокоит. Его раны почему-то перестали заживать, вернее заживают, но так же, как у меня, медленно. Еще меня беспокоит его голова, точнее разум. Он недавно сказал мне, что бывал в местах, где деревья не отбрасывают тени. Торопитесь в Багдад и действуйте через, сами знаете кого».