Самид Агаев - Седьмой Совершенный

— Из личной казны халифа, — не колеблясь, ответил Али ибн Иса.

Ал-Муктадир сморщился, словно от зубной боли. Этот старый грубиян давно раздражал его.

— Мы принимаем предложение ал-Фурата, — твердо сказал халиф, — пусть примут деньги у этого еврея, а мы дадим ему необходимые гарантии.

Халиф сделал знак главному хаджибу. Наср ал-Кушури кивнул, выступил на середину зала и громогласно произнес:

— Аудиенция закончена.

Абу-л-Хасану удалось ускользнуть от взгляда Али ибн Иса. Он отправился на поиски Муниса. В одном из переходов кто-то тронул его за рукав. Обернувшись, он увидел евнуха.

Мунис сказал:

— Халиф готов рассмотреть доказательства.

— Доказательства будут, — ответил Абу-л-Хасан и зашагал обратно в мусалла, [118] Площадь перед резиденцией халифа. где его ожидали Ахмад Башир и Имран.

Внешне невозмутимый, он едва удерживался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Самым нелепым в этой ситуации, учитывая восторг Абу-л-Хасана, было то, что никакими доказательствами он пока не располагал, но на том уровне, на котором он собирался действовать, самым главным было то, чтобы тебя согласились выслушать. События последних дней, их совокупность с появлением бывшего начальника полиции и его подручного, — все это Абу-л-Хасан расценил как знак свыше, поэтому он так легко согласился на предложение Ахмад Башира, иначе никакие деньги или уговоры не заставили бы его злоупотребить своим положением. В случае неудачи его действия были бы расценены как государственное преступление со всеми вытекающими последствиями как-то конфискация имущества, казнь и предание позору его честного имени.

— Вон он идет, — сказал Имран.

Ахмад Башир повернул голову. Абу-л-Хасан шел прямо по лужам, не разбирая.

— Торопится, — заметил Ахмад Башир.

Подойдя к ним, Абу-л-Хасан спросил:

— Вы видели ал-Фурата? Куда он направился?

Имран показал на хвост удаляющейся процессии. Ал-Фурата сопровождало около двухсот человек одних телохранителей, выступавших с обнаженными мечами, это не считая секретарей, помощников и прочих слуг.

— Вот почему он ворует в таких масштабах, ведь каждому из свиты надо заплатить какое-нибудь жалование.

— У Назука свита была больше, — завистливо сказал Ахмад Башир.

— Назук — известный щеголь, как всякий выскочка из низов. Он полон спеси и чванства.

— Неужели никто не может указать им на это, — спросил Имран, — к чему это пускание пыли в глаза и высокомерие? Ничего кроме озлобления, у окружающих это не может вызвать.

Абу-л-Хасан горько усмехнулся.

— Как-то раз я отправил своего помощника Абу-л-Фараджа к вазиру Али ибн Иса со срочными документами. На одной из улиц путь ему преградил Назук со своей процессией. Перед ним прошло более пятисот слуг с церемониальными свечами и столько же факельщиков. Он вынужден был стоять почти до рассвета, пока они не прошли. Когда он добрался до дворца, вазир уже уехал, Абу-л-Фарадж последовал за ним в мусаллу, но не смог подойти из-за толпы вокруг него. Та же картина была у резиденции. И лишь дома у вазира он смог выполнить мое поручение. Али ибн Иса был недоволен опозданием, и Абу-л-Фарадж поведал о том, что с ним случилось и как преградило ему дорогу шествие Назука. Но когда закончил, то пожалел, что слишком возвеличил дело, так как вазир недолюбливал его и был нехорошего мнения о нем, будучи сам человеком строгих правил и бережливым, он порицал расточительность. Абу-л-Фарадж испугался, что этот разговор дойдет до Назука, и тот воспримет его как донос и подстрекательство. В этот момент вошел Назук, поцеловал руку вазира и встал перед ним. И что вы думаете, сказал ему вазир? Он сказал: «Да продлит Аллах твою жизнь Абу Мансур! Да умножит он государственных мужей, подобных тебе. Воистину своим торжественным выездом сегодня, как поведал мне Абу-л-Фарадж, ты украсил державу и ислам. Отправляйся сейчас же себе во дворец, устрой прием, и народ прославит тебя».

После приема Абу-л-Фарадж вышел и увидел Назука, который сидел в помещении хаджибов. Он вскочил со стула, бросился навстречу, поцеловав в лоб, и стал всячески благодарить за оказанную услугу.

— Вот такова логика наших государственных мужей, — сказал Абу-л-Хасан.

— Будь ты проклята во веки веков, — сказал Ахмад Башир.

— Это вы о ком, — удивился Абу-л-Хасан.

— О своей жене, — пояснил Ахмад Башир.

— Аминь, — отозвался Имран.

— Он отправился домой, — сказал Абу-л-Хасан. — Идите за ним, посмотрите, где он живет, рассмотрите дом как следует. Я иду на службу. Вечером, как стемнеет приходите ко мне домой, и мы все обсудим.