Самид Агаев - Седьмой Совершенный

— Почему он все-таки отказался от денег, — задумчиво произнес Ахмад Башир, — что у него на уме?

— Очень порядочный человек, — ответил Имран.

— Мне тоже так хочется думать, но если бы он согласился взять деньги, было бы спокойней.

— Можно подумать, что вы ему предлагали деньги, а он отказался.

— А что же я, по-твоему, предлагал? Овец? — рассердился Ахмад Башир.

— Я имею в виду, — пояснил Имран, — что денег в наличие у вас нет и получить их будет очень сложно. Как бы при этом головы не потерять.

— Да, это верно, — нехотя согласился Ахмад Башир.

— А ты заметил того, жирного ублюдка, прибывшего с огромной свитой. Это Назук, сахиб аш-шурта Багдада. Если бы моя жена не выкрала у меня деньги, я сейчас был бы на его месте.

— Вам, кажется, предлагали должность начальника ма'уны?

— Да какая разница, запомни, парень, — жены это самое большое зло на свете.

— Долго ли продлится аудиенция? — спросил Имран.

— Откуда я знаю, — ответил Ахмад Башир.

— Говорят, где-то здесь есть дом, во дворе которого, посреди пруда растет дерево с золотыми и серебряными ветками, с разноцветными листьями, и на ветках сидят игрушечные птицы и щебечут на разные лады. Может, сходим посмотрим.

— Сходим, — язвительно сказал Ахмад Башир, — там как раз тебя ждут, выглядывают из дверей и всех проходящих спрашивают, где там Имран, сын Юсуфа? Стой спокойно и смотри по сторонам. Мы не за этим сюда пришли.

— Как я выгляжу? — спросил ал-Муктадир, разглядывая себя в зеркале.

— Великолепно, — ответил Мунис.

— Ты говоришь правду или врешь?

— Ну, может быть, самую малость привираю. А как без лести, без лести нельзя, лесть входит в наши обязанности.

— В чьи обязанности?

— В обязанности евнухов, мой повелитель.

— А-а, — протянул ал-Муктадир.

— Тебе пора, мой повелитель, — сказал Мунис.

Он стоял в белом платье, перепоясанный красным поясом, возвышаясь над низкорослым халифом.

— Жаль, что тебе со мной нельзя на прием, — сказал ал-Муктадир, — когда ты рядом, я чувствую себя уверенней.

— Я всегда буду рядом, повелитель, — уверил Мунис.

— Странно, почему мне в голову не пришла эта мысль — назначить тебя военачальником. Я все больше склоняюсь к тому, что Али ибн Иса прав, у тебя несомненные склонности к военному делу. Но сейчас я не могу этого сделать. Мать словно взбесилась, узнав, что я готов последовать совету Али ибн Иса.

— Не следует так зависеть от Госпожи, — сказал Мунис, — ты уже давно не ребенок.

— Ты прав, мой дорогой Мунис, но ее поддерживает ал-Фурат, а с ними обоими мне тяжело спорить. Они говорят, что эта должность требует человека умудренного опытом, которого у тебя нет.

— Я не скажу о Госпоже, но ал-Фурат торгует назначениями налево и направо.

— Ах, Мунис, все это пустые разговоры, — надоедливо отмахнулся халиф.

— Он распоряжается твоей казной, как своей собственной, — заметил Мунис.

— Я сам одолжил ему деньги для покрытия дефицита бюджета. По мере поступления налогов он мне все вернет.

— А ты уверен, что эти деньги идут на государственные нужды.

— Если я получу доказательство его нечистоплотности, я изменю свое отношение к нему, — холодно сказал ал-Муктадир.

Мунис поклонился и оставался в таком положении до тех пор, пока халиф не вышел из комнаты.

На приеме между двумя вазирами завязался яростный спор. Ал-Фурат сказал, что взятые из личной казны халифа деньги, не покрыли дефицит бюджета. Жалование войскам полностью не выплачено и во избежание недовольства, а возможно и беспорядков, Ал-Фурат предложил услуги одного еврея-финансиста, готового выплатить один миллион динаров сейчас с тем, чтобы ему дали на откуп налоги с Вавилонии сроком на один год.

Услышав об этом, Али ибн Иса затрясся от негодования. Он назвал подобное предложение низостью со стороны ал-Фурата и предложил увеличить арендную плату для всех земель и учреждений и сократить количество чиновников.

Абу-л-Хасан, наблюдая за перебранкой, подсчитывал в уме примерную стоимость налоговых сборов с Вавилонии за год. Получалось примерно три миллиона динаров. «Недурно, — подумал он, — видимо половина пойдет ал-Фурату. И еврею хорошо, пятьдесят процентов годовых.»

Абу-л-Хасан посмотрел на ал-Фурата. От былой приязни не осталось и следа. «Сколько же надо тебе украсть, чтобы успокоиться?», — подумал Абу-л-Хасан.

…На предложение Ахмад Башира он согласился сразу, не заставив себя уговаривать, чем вверг Ахмад Башира, приготовившего долгую и проникновенную речь, в легкое замешательство.