Альберт Лиханов - Невинные тайны

— Понимаю, — ответила женщина холодно, без всякого, похоже, понимания.

— Но вы сказали, у вас такого нет?

— Есть, оказывается, — отчужденно сказала женщина и добавила, чуточку подумав, — я не знала.

— Что он у вас, новенький?

— Да.

— С кем бы поговорить о нем? — спросил Павел.

— С директором.

— А с воспитателем?

— Или с воспитателем. Но их нет. Они в отпусках.

— Скажите тогда хоть вы что-нибудь.

— А как ваша фамилия?

Павел терпеливо продиктовал свои фамилию, имя, отчество. Похоже, на том конце провода все тщательно записали. Спросили про должность — в который раз. Вроде полегчало.

— Значит, вы просто так? — спросила женщина. — Педагогический интерес?

— Вроде того.

— По телефону я вам ничего не могу объяснить. Вы уж как-нибудь сами… Да, сами. Это, знаете ли, не наша компетенция.

Она даже не попрощалась. В трубке затиликали гудки отбоя.

Павел чертыхнулся. Совершенно дурацкий разговор. Он даже представить себе не сумел эту мымру — разговор вышел абсолютно бесформенный, будто на том конце провода — робот, к тому же чем-то перепуганный. Или просто обюрократившийся. Он усмехнулся, вообразив себе робота-бюрократа. Экое железное чудище — на лбу бусинки машинного масла, так сказать, трудовой пот, а лампочки-глаза еле горят тусклым светом: в батареях совершенно село жизненное напряжение.

Зазвонили снова. Речь пошла про Володю Бондаря. Сперва Павлу показалось, что произошла ошибка и говорит все та же электронная дама, до того похож голос, да и подозрительности ничуть не меньше. Что, да зачем, да почему? Разговаривала директриса. Сухие, бесцветные интонации. «Да как она только с ребятами-то говорит?» — подумал Павел и уже собрался положить трубку, незаметно для себя переходя на такой же сухой тон, как вдруг женщина спросила:

— А сколько вам лет, уважаемый товарищ вожатый?

Он сказал.

— Вы что, студент?

— Начинал когда-то, потом призвали в армию. Так что если и студент, то недоучившийся.

— Понятно, — проговорила директриса, и в голосе ее вдруг мелькнула теплота. Она молчала, молчал и Павел.

— Что ж, до свидания, извините, — сказал он. — Очень жаль, что разговора у нас не получилось.

— Молодой человек, — ответила женщина, и Павел подумал, что она старуха — голос ее задребезжал, а раньше она говорила напряженно, строго и оттого бесцветно. — Молодой человек, — повторила она, — я ведь вас не знаю и вовсе не обязана откровенничать на первый же телефонный звонок. Тем более что существует такое понятие — детская тайна. Кто же, если не мы, сохраним ее?

Она помолчала.

— Вы не должны обижаться, Павел Ильич.

Она снова умолкла. Павел почувствовал неловкость. Решил про себя: остальные разговоры снять. Действительно как-нибудь можно и обойтись, к чему эти попреки, совершенно несправедливые.

— Хорошо, до свидания, — сказал он. — Извините.

— Куда же вы? — удивилась женщина. — Торопыга. Уж взялись за этих детей, наберитесь, голубчик, терпения. Наверное, Володя сказал, что отец у него погиб, был летчиком-испытателем?

— Плавал на атомной подводной лодке.

— Не разоблачайте его. Он в это верит. Пусть верит.

— А что на самом деле?

Она снова замолчала. Вздохнула:

— Пожалуй, все-таки не скажу. Вы молодой, еще проговоритесь, а с этим не шутят. Мы уж сами как-нибудь. А вы на всякий случай знайте только, что мать у него, как бы поделикатнее выразиться, не вполне в себе, она ищет его, рвёт мальчишке душу, мы и к вам-то отправили его, чтобы дать ему отдохнуть, уберечь от лишнего.

— Спасибо, Прасковья Ивановна, — сказал Павел. — Вы сказали мне очень много. Я для этого и звонил.

— Ничего я вам не сказала, — проворчала старуха на том конце провода. — И не должна. Похоже, она улыбнулась все-таки.

— А вы что же, — спросила, — всем звоните?

— Да вот решил попробовать.

— Ну-ну! — проворчала она то ли все-таки осуждающе, то ли сменив гнев на милость. — Берегите моего Вовку! — сказала она. — Плавать бы его как следует научили. Вы же мужчина!

Они, наконец, простились, и тут же телефон зазвонил опять.

— Ну и ребята же у вас! — испуганно произнес чей-то знакомый голос.

— Кто это? — не мог сообразить Павел.

— Телефонистка!

— Слушаете разговоры?

— Бывает! Тут за день такого наслушаешься! Кто плачет, про смерть сообщает, кто в любви объясняется, но больше все про дела, кричат, спорят, просят, я же говорила. А вот про ребят — редко! Знаете, я вот слушала ваши разговоры, извините, конечно, а у самой сердце кровью обливалось: сижу вот я тут, а мой оболтус один себе ошивается, отец тоже на работе. Что с ним, как он там, не натворил ли чего, хотя, конечно, одет, обут, вчера вот велосипед купили, да не какой-нибудь, а гоночный, ох ты, Господи. А ваши-то, как же?