Альберт Лиханов - Невинные тайны

— А какая у него… ну, биография, что ли? — прямо спросил Павел.

— Да из дошкольного детдома к нам поступил, туда из дома ребенка, а до этого архангельский роддом, мать от него еще там отказалась, у нас, знаете, это нередко. Наверное, моряцкий сын.

— А отец? — не понял Павел.

— Я и говорю — моряцкий сын. Фамилию, имя и отчество придумали в роддоме.

— Понятно, — севшим голосом сказал Павел.

— Нет, вы скрываете! — заголосила тетка на том конце провода. — Что с ним случилось?

— Не волнуйтесь, — сказал Павел. — Я его понять хочу. Он тут говорит, что родом из Холмогор, а родители рыбаки, утонули во время шторма.

— Правильно! — сразу успокоилась директриса.

— Что правильно? — подскочил Павел.

— Они все врут!

— Все? — механически переспросил он.

— А потом, как подрастут, будут еще и скрывать, что из детского дома.

— Чего ж тут скрывать?

— Э-э! Легко спросить, трудно ответить.

— Может, у вас им плохо? — спросил Павел.

— Чего ж хорошего? — вопросом ответила женщина.

— У вас плохой детдом? — шутливо спросил Павел.

— Приезжайте, посмотрите, — ответила женщина, совершенно не смутившись. — Можем и на работу взять, раз вы такой сердобольный. К тому же — мужчина.

— Вы не обижайтесь! — улыбнулся трубке Павел.

— А я не обижаюсь, я вам вполне серьезно говорю. Он попрощался, опустил трубку. Да, тут было о чем подумать. Но подумать ему не дали. Телефонная станция будто устыдилась и теперь спешила помочь Павлу.

К телефону подошла воспитательница группы, где жил Джагир. Говорила она с восточным акцентом, оптимизм переливался в ней через край, и было похоже, что она искренне рада получить весточку про своего воспитанника.

— Он привэт передавал? Передавал! Я сэчас паду рэбятам скажу! Вот обрадуются! Ви эму тоже привэт пэрэдайте! Всиго детдома! Мы ждем! Пусть приготовит рассказы! Как жил! Как отдыхал!

Экспансивная воспитательница подтвердила, что родители Джагира действительно погибли в землетрясении. Этот не сочинял.

Разговаривая, Павел невольно рисовал в воображении своих собеседниц, наверное, эта восточная женщина — полная, даже утратившая всякие формы, из тех сердобольных и великодушных взрослых, которые, любя других, слабых, не придают решительно никакого значения всяческим мелочам вроде своей внешности Она, как наседка, трясется вокруг своих любимых чад, часто, пожалуй, невпопад и уж вовсе без всякой педагогической науки, только по одному сердечному благорасположению принимая решения, не всегда достаточно взвешенные и мудрые, но зато стопроцентно искренние и потому совершенно понятные детям.

Та, первая, северянка, тоже не вполне изящная особа, пожалуй, полновата, как и южная ее коллега, но если та рыхловата, эта, наверное, мясиста, энергична, резка, с детьми никогда не сюсюкает, оценивает их достоинства трезво, озабочена скорей недостоинствами, может и прикрикнуть, и приказать, и наказать даже, зато ребятня у нее, как у Христа за пазухой, как за каменной стеной; ее могут и недолюбливать, зато она любит каждого твердым, уверенным чувством, стараясь незаметно помочь слабому, а сильному прибавить уверенности, и трезвость ее передается детям, и качество это бесконечно важно для этих ребят в будущем, как, впрочем, и в настоящем, и вот такая северная безыллюзорность воспитания напоминает выработку иммунитета, нравственную прививку, которая спасет потом от многих болезней. И все же эта женщина — не холодна, не рассудочна, за внешней строгостью таится доброе сердце, и она, может, после звонка из лагеря проведет бессонную ночь в думах о Степе и его сотоварищах и всплакнет, — почему бы нет! — но утром будет снова собранной и резкой, чтобы выбить из местных властей краску для ремонта, стройматериалы, а с торговой базы — одежку для ребят, да не какую-нибудь, а покраше, покрепче, поприличнее.

Соединили с Сибирью. В школе-интернате для сирот, как значилось в записи Павла, подошла заведующая учебной частью.

— Егоренков? — переспросила она. — У нас такого нет!

— Как нет? — удивился Павел.

— Минуточку, — вдруг смутившись, попросила женщина. Прикрыв трубку, она с кем-то переговаривалась, потом проговорила: — Вы слушаете?

— Да!

— Как вы сказали? Егоренков? А зовут?

— Евгений. Евгений Ильич.

— Повторите, пожалуйста, кто звонит. — Голос словно оледенел.

— Вожатый звонит, — удивился непонятливости завуча Павел. — Вожатый отряда, где он теперь. Понимаете, у нас вся смена детдомовская, вот и хочется узнать о детях побольше. Уж очень они необычны, понимаете?