Альберт Лиханов - Невинные тайны

Причиной всех этик предварительных страстей было отсутствие отца.

То есть отец у Павла, ясное дело, где-то был, мама дала сыну вполне реальное отчество — Ильич, но он отсутствовал в жизни Павлика, фамилию мальчишка носил материнскую, и никогда никаких разговоров об отце в семье не вели.

Подрастая, Павел несколько раз спрашивал о нем у бабушки, но та, похоже, толком ничего не знала, говорила лишь, что он инженер, они с мамой познакомились в Сибири, куда маму направили после института, похоже, это было бурное, но очень короткое чувство, что-то там у них не заладилось, и мама вернулась домой, а потом родился Павлик.

Перед уходом в армию Павел заговорил об отце с мамой, та сразу заплакала, расстроилась, пришлось капать в рюмку снадобье Вотчела, а она сквозь слезы сказала Павлу:

— Ты только мой сын, понимаешь? Только мой! И я мать-одиночка! Никакого отца не было!

Павел стоял возле нее, не решаясь прервать, гладил по голове. Наконец мама успокоилась, подняла к нему заплаканное лицо:

— Пощади, сынок! Я не хочу, понимаешь? Не надо никаких выяснений!

Конечно, все это было чисто женское и даже не выглядело вполне честно по отношению к Павлу, но давно известно, что именно женщины достигают вершин упорства, если до конца уверены в своей правоте, к тому же Павел вырос в женской семье, жалел мать, и он отступился.

Мама только на год пережила бабушку, и вот теперь он один, совершенно один, и это одиночество испепеляло, сокрушало его; вернувшись после госпиталя, он маялся, не знал, как жит дальше, и лишь его старый школьный друг принял верное решение — втолкнул в этот лагерь, в этот стремительно, без часу остановок летящий вагон, на работу, где нет времени на долгие раздумья, а только действия, действия, действия, почти как на войне, только ведь даже с фронта усталые части отводят в тыл для отдыха и пополнения, а тут два года никакого тебе роздыха — иди, пой, командуй, учи, тревожься, прыгай, беги, тащи за собой ребятню.

Время и правда лечит. Приятель был прав. Единственное чего бессмысленно ждать от времени, так это приготовленных решений. По времени можно плыть, как по реке, но чтобы что-то произошло, надо рвануть вверх или хотя бы поперек течения.

Вот так-то!

Полулежа в мягком кресле, Павел поймал себя на мысли, что устал, что не хочет никакой борьбы даже с самим собой, никакого плавания против течения и что единственное, на что способен, так узнать про свой новый отряд, про непонятный этот народец и вовсе даже не для дела, не для работы узнать, для самого себя, попробовать хотя бы понять, что у этих ребят похожее есть на него.

Да, на него! Или, скорей, наоборот, чем он похож на них. Хоть вот он и взрослый человек, самостоятельная личность, и смерть видел, и кровь, вроде как закаленный, а больше все щемит, саднит чувство одиночества.

Как жить? Ведь кончится когда-то этот лагерь, кончится стремительная гонка, он сойдет на каком-то незнакомом ему разъезде, и уже не лететь ему дальше, а идти — одному идти и одному принимать решения.

Он встряхнулся, снял телефонную трубку, набрал номер справочной междугородных переговоров, спросил, когда дадут ему хотя бы один заказ из семи. Задержку объяснили загруженностью важными разговорами.

— У меня тоже важные разговоры! — возмутился Павел. — Это лагерь! Мне надо поговорить о детях!

Телефонистка рассмеялась.

— Ой, что вы, — сказала она, — тут знаете о чем говорят. О планах, чего-то там горит! О скоте, какой-то тут мор! Из порта звонят насчет грузов! А вы — дети! Детям-то куда торопиться, еще успеют, вырастут.

— Нет, вы серьезно? — улыбнулся, не удержавшись, Павел.

— Конечно! Если у вас что-нибудь случилось, так вы скажите, мигом сделаем. Случилось?

— Нет, — ответил Павел. — Пока не случилось.

— Ладно, — сказала дежурная, — постараемся.

И выключилась. Но все-таки ненадолго.

Сперва дали то, что подальше, северный город, откуда приехал Степа Ломоносов. У телефона была директриса, обрадовалась звонку, принялась расспрашивать про погоду, охать и акать, удивляясь, какой бывает на свете рай, потом запоздало испугалась:

— Случилось что?

— Да нет, — успокоил ее Павел. — Я вожатый отряда, где Степа, хочу узнать о нем поподробнее, бумаги, знаете, дело официальное, сухое, а тут ребята такие, вся смена.

— А он не должен баловать-то! — принялась защищать Степу директриса. — Парень тихий, нашенский, северный.

— Я не о том! Вы мне про него расскажите.

— Не о том? Так о чем? — Она явно не понимала, зачем звонит вожатый из такого райского местечка. — Парень тихий, хороший, лучший, можно сказать, у нас.