Мария Арбатова - Кино, вино и домино

– Дорога займет три часа! – сообщила скучным голосом в микрофон для экскурсоводов переводчица Лера. – После этого вы размещаетесь в отеле, переодеваетесь, принимаете душ. Вас ждет ужин в ресторане и просмотр фильма. Извините, я забыла название – расписание у Дины в том автобусе…

Инга опять начала пьяно цепляться к Руслану Адамову, а Наташа отвлекать и переключать ее как перевозбудившегося ребенка.

При всей своей странности их альянс был прочно сцементирован Наташиным «нездоровьем как профессией» и одиночеством вкалывающей Инги, нуждающейся в плече и тепле подруги-бездельницы.

Наташе не везло с врачами. Она была из тех, кто экономит на спичках, промотав на шампанском. И при всей ее совковой бережливости и коэффициенте прибедняемости, на ее лице было написано: «Освободите меня от лишних денег», читаемое профессионалами по этой части за километр.

Когда она заходила в любую «разводильную медклинику» мира – а она почему-то заходила исключительно в них, – ей в течение пяти минут умудрялись навязать самую дорогую и опасную для ее здоровья услугу. Она влюблялась в эту услугу, как влюблялась в подруг, а потом долго лечилась от результатов этой услуги другой разводильной медициной.

И влюблялась уже в эту услугу, с восторгом рассказывая о ней месяцами. Ей нужны были события. Хотя бы даже такие. Страсть к разводильной медицине стояла у Наташи на втором месте после страсти к «культуре-мультуре». И была прописана жирной строкой в бюджете.

На культуру она тратилась редко. Но метко. И все с удовольствием пересказывали друг другу историю треугольника пианиста Иванова и Сестер Бери. Иванов, носивший и оправдывающий на Рублевке кличку Сейф, был господином большого физического и творческого объема.

Сестрам Бери очень хотелось с ним дружить – дружба с известными людьми была для них такой же необходимостью, как вещи с этикетками дорогих фирм.

Однажды объемная Наташа в белых кружевах столкнулась с пианистом Ивановым в коридоре дорогой израильской клиники. Они никак не могли разойтись в очень узком коридоре, и у Наташи появилась секунда простонать: «Я не только ваша поклонница, но и ваша соседка». Вечером они уже вместе пили оздоровительный чай на террасе с видом на море.

И пианист Иванов, уперев щелочки глаз в романтический горизонт, с грустью признался:

– Совсем не могу играть. Вот видите, в каком состоянии пальцы… Предлагают операцию, но таких денег у меня нет.

Это был пароль «купи меня», и Наташа не стала анализировать, что если он приехал в эту клинику даже один раз поставить клизму, то деньги у него немереные, и начала обрывать телефоны детям. Дети покупали ей все понравившиеся игрушки, но тут напряглись, потому что о доходах пианиста Иванова смачно писали гламурные журналы.

Кончилось обидой, бойкотом и наконец сдачей позиций. Наташа получила от детей требуемую сумму, составлявшую годовой бюджет нескольких провинциальных детдомов, и поднесла ее в изящной шкатулке. После чего стала вхожа в гостиную Иванова.

В условиях жестокого бойкота в одном доме ничего не знающая о цене на входной билет, но услышавшая, что сестра принята у пианиста, Даша встретила Иванова сидящим в ночном берлинском аэропорту.

Она подкралась, села рядом, зашуршала черными кружевами, бросила на Иванова томный взор из-под шляпы, по которой ползла гадюка из драгоценностей в натуральную величину, и выдохнула:

– Никогда не мечтала о счастье встретить великого пианиста среди простых смертных! Чем вы так огорчены? Могу я помочь?

– Благодарю вас, – ответил Иванов, скользнув по шляпе с гадюкой и прочим призывам «Освободите меня от денег». – Я так огорчен потому, что совсем не могу играть. Вот видите, в каком состоянии пальцы… Предлагают операцию, но таких денег у меня нет.

Аттракцион повторился с Дашиными детьми точно по схеме младшей сестры: отказ, обида, бойкот и наконец сдача позиций. Сумма была вручена в похожей шкатулке. Все-таки они были сестрами-погодками и вели себя в жизни очень похоже.

Узнав о том, что Даша с Наташей враждующие сестры, Иванов чуть не получил инфаркт и вынужден был приглашать их по очереди, устраивая двухсерийные дни рождения.

Дети Сестер Бери переживали, что количество потраченных мамами денег увеличивается, а качество их жизни ухудшается. И продолжали еще больше увеличивать сумму вместо того, чтобы приставить к бабкам постоянного психолога, готового возиться лопатой в помойной яме их неврозов. И врача, следящего за тем, чтобы они хотя бы просто меньше жрали и делали зарядку.