Мария Арбатова - Меня зовут женщина (сборник)

Уж кто лучше меня знает, что злоупотреблять случайностями – верный способ превратить историю в авантюрный роман, но, уезжая на дачу, я действительно купила книгу Марины Цветаевой с воспоминаниями о художнице Наталье Гончаровой. В моем возрасте такие книги покупают в корыстных целях, в бескорыстных они куплены двадцать лет назад, зачитаны, залистаны и заиграны друзьями. Прелесть данной Цветаевой состояла в том, что страничка на русском дублировалась страничкой на немецком и означала привычное с детства насилие: «Открой рот, это не только вкусно, но и полезно». Каждое лето я делала вид, что привожу в порядок язык, хотя относилась к разряду интеллигенции, которая в вузах «в обязательном порядке изучала историю партии и иностранный язык, чтобы не знать ни первого, ни второго».

Я каким-то образом объяснялась по-немецки, но внятно это получалось либо по жизненным показаниям, либо в условиях германоговорящих сексуальных отношений. Поллета истязая себя требованием прочитать «Наталью Гончарову» по-немецки, я возненавидела ни в чем не повинную художницу, саму себя и запущенный сад, в котором так славно валяться под яблоней, отгонять книжкой насекомых и мурлыкать: «Ваш нежный рот сплошное целованье…» Непропаханная немецкоязычная Наталья Гончарова укоризненно качала головой с обложки, а я подростково хамила ей: «Как хочу, так и отдыхаю!»

…В зимних сумерках я вышла из Дома литераторов и побрела к Никитским воротам. Прерывая кайф одинокого гулянья под крупным снегом, передо мной возникла высокая восточного вида молодуха с однозначным англоговорящим акцентом:

– Извините, не могли бы вы мне подсказать, где находится церковь, в которой венчался Пушкин?

– Пойдемте, она в двух шагах, – ответила я, примеряя выговор к видавшим виды дешевым сапогам, среднеарифметическому стеганому пальто и по-мусульмански низко завязанному платку. «Студентка из Эмиратов? Курдская беженка? Славистка из третьего мира?» – пронеслось в моей голове.

– Меня зовут Наталья Гончарова, – сообщила спутница.

– Очень приятно, – с тоской ответила я. Уж если в километре появляется сумасшедший, то он обязательно мой.

– Это очень смешно, что в России меня все время принимают за сумасшедшую. Это говорит о бережности, с которой вы относитесь к Пушкину. Я предполагала, что он известен в вашей стране, но не подозревала, что причислен к сану святых, – откликнулась она. – Я приехала из Новой Зеландии. Там небольшая, но очень славная русская диаспора. И конечно же, предельно мифологизированная. Я приехала разрушать собственные мифы.

– Ну, и как идет процесс разрушения? – Какая-то в ней была лажа, я не могла схватить это пониманием, но ощущала внутренним сопротивлением. Она была двадцати – тридцати лет, стройная, сутуловатая, нелепая, невероятно энергетичная, с горящими, лукавыми и виноватыми глазами.

– Процесс идет увлекательно. Я с удовольствием рассказала бы вам об этом подробно, если вы позволите. Мне очень не хватает интеллектуальной среды в вашей стране. Это не комплимент, это аргумент. Я приехала по делам Парижского института человека. И если вы обратили внимание, то в достаточной мере владею психотехниками и довольно быстро читаю ваши мысли, – сказала она в извиняющейся манере.

– Похоже на то, – промямлила я. Всякой булгаковщины и всяких экстрасенсов терпеть не могу, сама занималась эзотерикой достаточно для того, чтобы понять, какие недоучки и неудачники ее нынче собой набили. – А что это за заведение, Парижский институт человека?

– Это попытка изучать человека не аналитически, а синтетически, прогнав дискретные символы и оказавшись в целостном мире, – улыбнулась она.

– В нынешних условиях смахивает на шаманство. И что, это солидное заведение? – Я понимала, что меня дурят, но не понимала, в каком месте.

– Смотря что вы считаете солидным, сегодня я была в Российской академии наук. – Она достала из невнятной сумки лоскут факса и заглянула в него. – Это называется Ленинский проспект. Шизогенное здание на ветреном месте. Так вот, люди, которых мне представили как цвет науки, произвели на меня, как на целителя, впечатление психически некомпенсированных и социально опасных.

– Вы русская? – навязчиво спросила я.

– Полагаю, что нет. Бабушка чистая русская. Как вы поняли, я из побочной ветви Натальи Гончаровой, вдовы поэта Пушкина. А мамины родители уже смешаны с майори. Я не знаю, какой процент какой крови во мне, в Новой Зеландии это не принято обсуждать. Я приехала по линии «Гринписа», поэтому не имею возможности дать свои московские координаты, по условиям работы мы должны сохранять их в тайне. Если вы позволите, я попрошу ваш телефон. Мне было бы интересно поговорить о литературе и политике. – Она протянула лоскут факса.